—  Розовый!

Молнии вспыхивали всех цветов, только зеленых молний не было. Но долго Глебовы братья и сестра сосредоточиваться на природных явлениях не умели. Вместо того чтобы описы­вать цвет, Лиля вдруг сказала:

—  А я видела глаз в небе. Честное слово. Большой, как самолет.

—  Я и сам-то видел, — присоединился Вова. — Он... глядел на меня.

Другой бы мальчик сказал это испуганно, а Вова просто как факт. Он вообще был человеком трезвого ума.

А Ивасик смотрел на молнии, которые были такие разные и такие красивые. Они вспыхивали то в одном конце неба, то в другом, и каждый раз там, где, казалось бы, ничего не было, кроме черноты, оказывалось так много всего: и облака, и небо, и снова облака, а за ними еще облака и небо — та­кого красивого мира Ивасик еще никогда не видел. Но мол­ния тут же гасла, и внезапная темнота стирала даже память о том, что только что замечали глаза Ивасика. Увидеть сразу так много было возможно, а запомнить — ни за что. И снова вспыхивала молния, и снова разливалась тьма, и тогда дождь спешил идти быстрее, пока его не настигла молния.

У Ивасика уже болела голова, но он продолжал таращиться в небо, боясь пропустить следующую молнию.

Он смотрел-смотрел и вдруг расплакался.

— Ты что, брат? — спросил Вова удивленно.

Ивасик попытался сдержаться, но не смог.

— С вами понаблюдаешь! — сказал с досадой Глеб.

Ивасик плакал так, что даже Вова забеспокоился:

— Ну, брат! Ну ты что, брат?

— Чего ты ревешь, скажи мне на милость! — всплеснула руками Лиля.

—  Они... они такие красивые,— лепетал Ивасик. — Молнии такие красивые, а живут так быстро!

—  Не быстро, а мало, и не живут, а горят, — безжалостно уточнил Глеб.

Ивасик разрыдался, проснулась мама, снова стала их пере­считывать, опять разбудила папу:

—  Ты посмотри только, они всё еще на окне. Такая гро­за, они же промокнут.

—  Пусть развиваются, — сказал, как обычно, папа и тут же уснул.

Уснула, досчитав до трех, и мама.