В тетрадях отец не указывал ни происхождение, ни значение оставленной им статуэтки. Пока было непонятно, зачем вообще он задумал передать её маме, но, конечно же, сделал это неспроста. Максим, памятуя о подставке из-под глобуса, первым делом проверил Инти-Виракочу на возможные магниты, однако ничего не нашёл и сосредоточился на открытке, которая лежала в витрине под статуэткой.

На открытке с диковинным изображением какого-то барельефа красовалась эмблема перуанского Национального музея археологии, антропологии и истории. Единственная надпись на обратной стороне гласила: «Приезжай, мой друг, всё готово. Гаспар». На штампе отправления значился март две тысячи тринадцатого. Именно тогда Шустов бросил Рашмани и Киран – исчез, оставив на подушке бутон оранжевой лилии, о чём Аня вчера рассказала Максиму.

Всё это было довольно странно. В тетрадях отец утверждал, что Гаспар Дельгадо под конец вышел из игры, разуверился в своих изначальных теориях. Более того, по словам Димы, Гаспар вовсе умер ещё в девятом году от лихорадки! Так ему сказал Егоров, когда впервые ознакомился с расшифрованным текстом.

– Кажется, кто-то решил повторить судьбу мастеров из приходной книги. – Этим утром Максим, ещё не успевший толком проснуться, сидел на сундуке, задумчиво всматривался в открытку, которую успел и просветить, и намочить, и даже нагреть в надежде увидеть скрытое послание. – А главное, Гаспар умер именно в девятом году, когда отец подарил мне глобус.

– Думаешь, Гаспар инсценировал свою смерть, как и все те художники восемнадцатого века? – удивилась Аня. Просунув под гипс карандаш, она с наслаждением расчёсывала зудевшую кожу. Порывалась избавиться от гипса, но пока терпела.

– Не знаю. Может, это другой Гаспар. Ну, или кто-то писал от его имени. Но вообще, похоже, ещё одна мёртвая душа. Погиб в Перу, а после смерти начал писать письма. Всё повторяется.

– Да, – кивнула Аня. – Ещё и Скоробогатов уверенно идёт по пути Затрапезного и плантатора дель Кампо.

– Не хватает тайного общества. Интересно, чью роль в этой постановке сыграл отец.

– Оскара Вердехо? – серьёзно предположил Дима, лежавший на застеленной кровати и осматривавший статуэтку Инти-Виракочи.

– Если это значит, что он жив и заделался сапожником, почему бы и нет. Он нужен нам живым.

– Ты во всё это веришь? – Аня наконец отложила карандаш. – В Город Солнца, в подлинную свободу, о которой писал Сергей Владимирович, в его mysterium tremendum?

– Я верю, что из-за этой истории мы все здесь оказались. Верю, что Скоробогатов не остановится, пока не доберётся до проклятого дневника. И я не остановлюсь.