– У нас были добрые намерения, но мы совершали недобрые поступки, – сказала Вайолет.

– Мы хотим быть благородными, но нам пришлось совершить злодейства, – сказал Клаус.

– Мы достаточно благородны, – сказала Солнышко, но тут здание снова содрогнулось, словно качая головой в знак протеста.

Вайолет вцепилась в фигуру на носу, а Клаус и Солнышко вцепились друг в друга, потому что лодка стала колотиться о края бассейна.

– Помогите! – крикнула Вайолет взрослым, которые все глядели на дым. – Хватайте лопатки и толкайте лодку к краю крыши!

– Раскомандовалась! – фыркнул Граф Олаф, однако вместе с судьей направился к тому углу солярия, где стояли лопатки, отражая послеполуденное солнце и задымленное небо.

Взрослые взяли по лопатке и стали тыкать ими в лодку, как тыкают в паука, когда хотят выгнать его из ванны. Бум! Бум! Лодка несколько раз ударилась о край бассейна, а затем выскочила из него и с долгим скрежетом медленно съехала к краю крыши. Бодлеры крепко держались за борта, и вот носовая часть лодки миновала зеркала солярия и нависла над пустотой, где не было ничего, кроме дыма. Лодка тихонько покачивалась, чудом балансируя между отелем и раскинувшимся внизу морем.

– Забирайтесь! – крикнула Вайолет, потуже затягивая узлы.

– Конечно заберусь! – объявил Олаф, прищурясь на водолазный шлем на носу лодки. – Я же капитан этого судна!

И он швырнул лопатку на палубу, едва не попав в Клауса и Солнышко, а затем залез в лодку, из-за чего она угрожающе закачалась на краю крыши.

– И вы тоже, судья Штраус! – позвал Клаус, но судья отложила лопатку и печально взглянула на детей.

– Нет, – сказала она, и дети увидели, что она плачет. – Я не поплыву с вами. Это было бы нечестно.

– Что же нам делать? – спросила Солнышко, но судья Штраус лишь покачала головой.

– Я не стану убегать с места преступления, – сказала она. – А вы, дети, должны отправиться со мной, и мы все объясним полиции.

– Полиция нам не поверит, – сказала Вайолет, держа парашютный тормоз наготове. – К тому же в ее ряды могли затесаться враги – как негодяи в Верховный суд.

– Возможно, но это не повод убегать, – сказала судья.

Граф Олаф огрел бывшую соседку презрительным взглядом и повернулся к Бодлерам.

– Ну и пусть себе горит, как свечка, если ей так хочется, – сказал он, – а нам пора отправляться.

Судья Штраус глубоко вздохнула, а потом шагнула вперед и положила руку на кошмарную деревянную фигуру на носу лодки, словно собиралась затащить все судно обратно на крышу.

– Иногда говорят, что дети из разрушенных семей самой судьбой обречены на преступное будущее, – сказала она сквозь слезы. – Пусть ваша судьба будет совсем не такая, Бодлеры.