— Фью! — присвистнул Адам. — Ты определенно разбираешься в луковицах, да?

— Именно, — ответила я. — И в нарциссах тоже.

Прохладными кусочками корней он начал аккуратно натирать мое лицо, одним ломтиком за другим, напевая за работой:

У него был приятный голос, и он пел с такой уверенностью, будто привык выступать на сцене.

— Что это значит? — спросила я. — «Алой крови власть над зимой студеной».

— То, что кровь доминирует, — ответил он, — даже в самой холодной среде.

Почему-то я вздрогнула, и это не просто потому, что Адам втирал мне в лицо и шею охлаждающий яд.

Кровь и нарциссы, подумала я.

Похоже на название детективного романа, написанного милой старой леди, увлекающейся выпечкой и убийствами.

Все это дело с начала до конца было кровью: моей кровью, кровью летучей мыши, кровью лягушки, кровью святого и отсутствием крови у мистера Колликута.

И нарциссы. Букет нарциссов и крокусов привел меня лицом к лицу с мисс Танти. Что там она сказала? «Не переводи свои крокусы понапрасну»?

— Вы полагаете… — начала я.

— Ш-ш-ш, — перебил меня Адам. — Мы же не хотим, чтобы эта штука попала тебе в рот, верно?

И без поощрения с моей стороны он продолжил декламировать:

Его пение вызывало в моей голове разные образы, и я подумала об отце, «Глэдис» и о цветах. Мы не увидим следующую весну в Букшоу.

— Я ненавижу нарциссы, — сказала я и внезапно заплакала.

Адам продолжил, сделав вид, что ничего не замечает:

— Фиалки… скороспелки бледные… буквицы-вострушки и царские венцы… разных лилий семья, ирис…[59] Старик Шекспир знал толк в царстве растений, видишь ли.