Когда позже (через полгода), после Указа Президента СССР о возвращении Зиновьеву гражданства, я прочитал в итальянской газете «Стампа» его интервью, то понял: писатель по-прежнему верен себе. Вот как приблизительно звучит один из пассажей этого интервью: «Обнародование решения Михаила Горбачева о возвращении гражданства диссидентам-изгнанникам меня не касается. Я остаюсь жить в Западной Германии, где живу с 1978 года, когда был вынужден покинуть СССР… Что разбито, то разбито».

Добавить здесь нечего. Но писатель А. Зиновьев, без творчества которого невозможно представить литературу русского зарубежья, возвращается на свою родину, поэтому нам интересны его мысли, его парадоксы, даже его политический эпатаж…

— Александр Александрович, я почти ничего не знаю о вашей семье, о родителях?

— Семья наша простая, крестьянская, но по тем временам и условиям высококультурная. В наших краях сохранилось много старинных традиций. Одна из них такая — земля не могла прокормить большие семьи, и мужчины уходили на заработки в город. Родом я из Чух-ломы Костромской области. Дед работал в Москве, отец тоже подался в столицу, а мать осталась в деревне. Мужики приносили культуру городов на село. В нашем доме было огромное количество книг, картин. Вообще-то наша деревушка и район считались медвежьим углом. Но вот пример. Один из наших чухломских купцов, Юдин, едва ли не первый в России основал фотографию. Он владел такой огромной библиотекой, что позднее ее купили для библиотеки Конгресса США. К сожалению, Россия тогда не могла предотвратить эту продажу. Так вот, в наших краях была поголовная грамотность. Смешно, но когда вследствие коллективизации люди бежали в города, бросая дома, то мы, мальчишки, лазили по чуланам и чердакам и находили книги. Так, в ту пору я прочитал Кнута Гамсуна, Гюго. Когда в 1933 году меня отправили учиться в столицу, я говорил почти правильным московским говором.