— А как у вас на «Свободе» с плюрализмом мнений и терпимостью по отношению к разного рода выступлениям? Я, к примеру, встретил в коридорах «Свободы» московского публициста, литературного критика Владимира Бондаренко, представителя консервативных взглядов в сегодняшней общественной жизни. Если ваши сотрудники подготовят с ним интервью, вы не станете возражать, я так думаю?

— Все будет зависеть от контекста. Приведу пример. Год тому назад у нас в парижской студии записали беседу о Солженицыне с писателем Петром Паламарчуком. В этой беседе, не столько по поводу Солженицына, сколько по другим соображениям, Паламарчук высказал нечто, что, прямо… ну, понимаете, здесь дело не в моих личных вкусах. Я люблю свою работу, наслаждаюсь ею и считаю, что мои личные убеждения полностью совпадают с нашим официальным документом — кодом журналистской этики и журналистской работы сотрудника радио «Свободная Европа» и «Свобода», учрежденным Советом международного радиовещания в Вашингтоне. Код этот категорически запрещает любые материалы, которые можно интерпретировать как оскорбление людей по национальным, расовым, религиозным и прочим признакам. И когда Паламарчук, ерничая, рассказывал о юбилейных вечерах Солженицына, в том числе и о вечерах в Доме кино, и акцентировал внимание на том, что вечер в Доме кино организован неспроста, не случайно, ибо это здание построено на месте, где когда-то была синагога, а вот, дескать, вечер, организованный Распутиным, состоялся на месте, где когда-то был храм Спаса на Крови. О таких вещах пусть он в «Нашем современнике» пишет, а по радио «Свобода» без возражения, без активного противостояния его собеседника такие рассказы не пройдут. И не потому, что мне лично они не нравятся, а потому, что я должен соблюдать код журналистской этики. Мы не можем допустить шовинистических выпадов по голосу радио «Свобода». Так что я не знаю, в какой форме прозвучит на наших волнах голос Бондаренко, если он пришел к нам, чтобы дать интервью, но во всяком случае одно из двух: либо он может говорить все, что у него на душе, со мной или с кем-то из моих коллег и мы ему будем возражать, будем с ним полемизировать, либо он не прозвучит в эфире. Это, естественно, в том случае, если он, скажем, предложит нашему слушателю джентльменский набор тех же идей… Или если он, предположим, захочет рассказать нашему слушателю то, что он рассказал читателям «Литературной России», что процесс по делу Смирнова-Осташвили — это возмутительно, что это как сталинские процессы конца 30-х годов. Такую точку зрения без противопоставления ей другого мнения мы передавать не будем.