Он считал, что путь к высшей свободе лежит через ограничения, через как бы полусвободу. Он говорил, что свобода, в которой купается Запад, это распущенность нравов. Его потрясли размеры наркомании на Западе. Он считал, что в каждом человеке борются желания и воля и что свобода зависит от выбора ее самим человеком.

По самой природе искатель правды, он и на Западе не склонял ни перед кем головы. Обывателя злило его донкихотское устремление к идеалу, но он одинаково ненавидел и усмирявших танками восставший лагерь в Эки-бастузе, и сильных мира «того» — спрессованных в непобедимую мафию, и ничтожного обывателя, не видящего дальше своего носа и не желающего слышать о высоких материях.

В своих философски-социальных трудах «Мир — маятник», «Созидатели и разрушители», «Арсенал атеизма», «Держава созидателей» он как бы из вчера подталкивает вперед и Горбачева и Ельцина одновременно. Бунтарская кровь его стрелецких предков (по отцу) и «боярынеморозовской» (по матери) на чужбине не разжижилась, не охладела. Наоборот, взгоряченная ненавистью к бесовщине, каинству, к разрушению и страстным желанием добра своему народу давала ему еще больше жизненной энергии. Он хочет видеть свой русский народ совершенным, но понимает, что к совершенству можно стремиться бесконечно. Дон Кихот и Санчо Пансо в одном лице, он оказался и созидателем и разрушителем. Созидателем — своей верой в революционные изменения всей политической системы, нравственной структуры в России; разрушителем — ибо ддя воплощения его идей и помыслов нужна еще одна (а может быть, и не одна) революция, еще одно (а может быть, не одно) перерождение общества на основе нравственного очищения. Чего стоят его мечты (воплощающиеся частично сегодня) о возрождении в России Бога, о свободе совести.

Я смотрел видеозапись беседы знаменитого французского телеведущего Пиво с Дмитрием Паниным после выхода его книги. Это был поединок двух сильных натур, слагаемых знаний, образованности. Даже не зная французского, можно уловить, что в этом диалоге прав Панин: его голубые глаза светились, одухотворенное лицо выражало непоколебимость и убежденность в своих суждениях.

Вся жизнь Дмитрия Панина — поступок. Ему был неведом психический страх. Не единожды побывав на краю жизни и на Лубянке, и в Сухановке, и в лагерях, он стал сгустком воли. Он был искренне верующим христианином. И во время Судного дня 1973 года, когда в день поста и молитвы арабы напали на Израиль, он послал телеграмму главе правительства Израиля, прося принять его рядовым бойцом в армию. А позднее, когда, как он это воспринимал, Израиль показал себя агрессором, готов был сражаться на стороне арабов.