А я думаю о другом. Мне не интересны плохие работы.

Alles das denke ich in gelehrter Sitzung, die Ellenbogen in die Knie und das Gesicht in die Hände gestützt. Ich weiß nicht, ob die Brust sich weitet oder engt, ich weiß nur, daß ich eine solche Sehusicht empfinde, daß mein ganzes Wesen übergeht in Fülle, auf deren Grund eine fürchterliche Verzweiflung nistet. Aber ich gehe mich diesem Gefühl ganz restlos hin, und nur in dieser Restlosigkeit ist meine Rettung[293].

3.II.[1965], 6 ч. утра.

Вчера был прозаический и трезвый день. Утром сделал все выписки из диссертации Клары. Все готово для написания отзыва. Прекрасная работа. Все основано на скрупулезности и умелом анализе материалов. Узнаю свою систему и доволен. Потом университет и зарплата, потом продуктивная игра на рояли. Каждый такт andante — переживание, и я переигрываю их десятки раз, но все не выходит так, как я хочу.

А потом студентка Ильенко[294] — женственно-умное, очень доброе существо, вся в ребенке, и потому дипломная работа не клеится. Общение с такими людьми мне радость. Когда перейду на пенсию, я буду совершенно одинок. Я не знаю, как это будет.

На ночь — воспоминания А. Г. Достоевской. Много мыслей, о чем скажу потом.

Сегодня должен писать отзыв, прочесть американский журнал обо мне и вечером к Левину[295]. <...>

4.II.[1965].

Вчера от 6 утра до 11.30 работал очень продуктивно и почти беспрерывно. Привел в порядок выписки из Клариной диссертации и написал 30/2 листов отзыва. Всего можно написать 66 стр<аниц>. Сегодня кончу, и тогда свалится гора с плеч, я смогу работать свое.

Потом ходил покупать граммофон и слушал концерт Моцарта для рояля c-moll. Он прекрасен, но не заставил меня трепетать. Вечером сидел над «Бедным рыцарем». Все начинаю понимать. Играл продуктивно. Andante могу без ошибок, но еще не выходит так, как хочу.

Весной всегда оживаешь. Вырвался на прогулку. Мороз и солнце. Ходил по аллеям за Средней Рогаткой. Солнце — огненный шар в розовой мгле. Пока есть природа, невозможно быть совершенно несчастливым.

5.II.[1965], 7 ч. утра.

Вчера очень продуктивно работал. Кончил писать отзыв на Клару, хорошая диссертация. Умная и холодная.

Теперь странное, непривычное чувство, что надо мной ничего не висит. Буду продолжать Пушкина. Вчера по радио — Лемешев: «Не пой, красавица». Без всякой души, без всякого понимания. Рахманинова не люблю — не знаю почему. Не трогает. Но медленность течения слов хватает за душу, несмотря на Лемешева и Рахманинова. Впервые по-настоящему услышал слово о «бедной деве». Какое большое сердце у Пушкина! Разве Лемешев, полный своим успехом, пожалел когда-нибудь любую бедную девушку? Чем больше вникаю в Пушкина, тем больше его люблю.