Ни «форменные отлички», ничто ни спаслось от тех отдаленных времен. Несмотря на кажущуюся неподвижность, всё изменилось… Враги под всеми знаменами, во всех мундирах и тем опаснее, что их не примечают, или еще хуже, считают за «своих», им курят фимиам…

Таких скрытых, замаскированных врагов итальянского возрождения Гверрацци находит в природе, в себе самом, и с ужасом замечает, что сам он за то и приучился любить их, что не в силах уже ненавидеть.

Это одно тесно сближает его с современными мыслителями всех стран. Мрачная поэзия Байрона ему ближе, чем сам он думает…

С тем вместе ненависть его жгучее, чем у тех, которые обвиняют его в непростительном индифферентизме, в безнравственности. Можно сказать даже, что в нем она цельнее, здоровье, чем в массе его современников. Он ненавидит, смело доверяясь своим инстинктам, и не ищет себе диалектических оправданий…

Бини представляет другой оттенок того же самого нравственного состояния. Пантеист и эпикуреец, он не обвиняет природу в безнравственности за то, что она дает[392], «пышный и красивый цветок цикуты, убившей Сократа, блестящую одежду ядовитому боа», он не негодует против океана[393] «за то, что тот подло лизал могучие ребра итальянской флотилии, везшей смерть и разрушение в Америку, и подло разбивает слабые челноки бедных рыбаков».

Полное равнодушие природы к бедствиям людей не оскорбляет талантливого юношу. Он умеет наслаждаться «богатым рисунком на коже боа» и «пышным цветком цикуты», зная, что в этих красивых формах – смерть. Он ближе к микеланджеловскому: «жизнь и смерть два великие произведения одного и того же автора»; оттого он спокойнее, чем Гверрацци, меньше негодует, меньше имеет ядовитости и желчи над разбиваемыми им верованиями, потому что они не его верования. Теряя их, он ничего не теряет, или теряет по крайней мере не все.

Но из сознания, что природа вовсе не благодетельная мать, предохраняющая любимое детище свое, человека, от всяких зол, Бини выносит мужественное сознание, что человеку самому следует предохраняться, если он не хочет погибнуть бесследно в анархическом хаосе космического мира… Бини негодует на людей за то, что они недостаточно смелы для подобного сознания.

К сожалению, молодой талант этот не успел достаточно заявить себя. Отрывочные статьи его в «Ливорнском Указателе» были орудием слишком слабым.

Он, так мужественно добивавшийся истины, не отворачивавшийся от нее никогда, как бы горька она ему ни казалась, не мог вынести одного, – совершенного равнодушия к себе и к истине от тех, кого он хотел любить горячо и страстно… От сознания этой пустоты вокруг себя он бежал в грязный разврат, в котором нашел преждевременный конец…