Светлый фон

Я думаю, что нас в этой деятельности поддерживала идея.

Людям, которые не верят в то, что знание само по себе ценность, я не рекомендую вести подобный образ жизни. Пока мы не покинули цивилизованный мир, нас то и дело спрашивали: «Зачем вы едете? Там есть золото?». Или: «Там есть уголь?». Коммерческий дух нашего времени не видит пользы в чистой науке; английский фабрикант не заинтересован в изысканиях, которые в течение одного года не принесут ему прибыли, горожанину они кажутся пустой тратой энергии, непроизводительным трудом — воистину эти люди привязаны к колеснице повседневности.

Зачем вы едете? Там есть золото? Там есть уголь?

Пока человек не откажется от этой точки зрения, ему нечего делать на дальнем Юге. Наши магнитные и метеорологические наблюдения ещё имеют прямое касательство к торговле и судоходству; что же до остальных работ, то я действительно не представляю себе, какое применение они могут найти кроме того, что пополнят общую копилку сведений, лишённых прикладного значения. Тем не менее участники экспедиции видели глубокий смысл в том, чтобы открыть новую землю и новую жизнь, достичь Южного полюса, провести сложные магнитные и метеорологические наблюдения и широкие геологические изыскания, осуществить исследования во всех других областях науки, для которых мы были оснащены. Ради этого они были готовы переносить любые лишения, некоторые пожертвовали своей жизнью во имя этих идей. Без них в нашем маленьком сообществе не смог бы восторжествовать тот высокий дух, который в нём царил.

Спокойное течение нашей жизни объяснялось главным образом терпимостью и увлечённостью членов нашего коллектива; и всё же вряд ли бы нам удалось избежать трений, отравлявших существование других экспедиций, если бы не высокие нравственные качества некоторых людей, которые подавали пример своей самоотверженной напряжённой работой.

При всех своих тяготах это была хорошая жизнь. Вернувшись с Барьера, мы дружно его проклинали и уверяли друг друга, что нет такой силы, которая заставила бы нас посетить его ещё раз. Но сейчас мы часто вспоминаем Барьер с его чистой жизнью под открытым небом, с запахом примуса, здоровым крепким сном. Как часто нас вводят в заблуждение воспоминания — память человека удерживает лишь половину происходящего.

Мы забыли — или почти забыли, — как утрата крошек от галет вызывала обиду на целую неделю; как самые близкие друзья до того раздражали друг друга, что из опасения поссориться не разговаривали по несколько дней; как мы сердились на повара, преждевременно израсходовавшего недельный рацион; как все заболели от переедания после первых же обильных трапез; как волновались за товарища, когда он захворал в сотнях миль от дома, а пурга мела две недели подряд и не найди мы в пургу склады — все погибли бы от голода. Зато мы помним возглас «Привал!», обещавший чашку чая, а затем ещё пятимильный переход; чувство товарищества, охватившее всех к концу ужина после того, как мы благополучно одолели трудный участок с трещинами; квадратный дюйм плам-пудинга по случаю Рождества; песни, которые мы распевали, ведя под уздцы пони по Барьеру.