Но мы находили в себе силы идти дальше благодаря тому, что всячески старались ублажать своё тело, руки и ноги, жгли керосин, вдоволь ели горячей жирной пищи. А сейчас мы лишились палатки, из шести бачков с керосином остался один, в походной кухне не хватает деталей. Если, на наше счастье, мороз отпускал, одежда влажнела — хоть выжимай, но стойло вылезти из спального мешка — и она смерзалась в твёрдые, как броня, ледяные пластины. В мороз, даже имея палатку над головой, мы перед сном больше часа проводили в единоборстве со спальником — так трудно было его, смёрзшийся, разъять. Нет! Без палатки мы, считай, уже трупы.

А увидеть палатку вновь один шанс из миллиона: мы расположились на высоте 900 футов, на склоне горы, где ветры, направляясь прямо в море, набирают особую силу.

Под нами крутой склон, настолько твёрдый, что его не берёт кирка, и очень скользкий — попробуй, стань на него в финнеско, будешь катиться до самого низа; склон упирается в большой ледяной утёс, в несколько сот футов высотой, а за ним на протяжении многих миль громоздятся один на другой валы сжатия, всё в трещинах, искать там палатку всё равно что иголку в стоге сена; дальше уже море. Возможно, там, где-нибудь по дороге в Новую Зеландию, и лежит наша палатка. Одно ясно — она пропала.

Стоя лицом к лицу со смертью, не думаешь о вещах, которые, если верить богословским трактатам, грешников мучают, а праведников наполняют благодатью. В тот момент для меня было бы естественным взвешивать шансы попасть в рай; но, по правде говоря, я об этом не задумывался. Попробуй я заплакать — я бы не смог. И у меня не было ни малейшего желания перебирать прегрешения молодости, напротив, я жалел, что недостаточно пользовался жизнью. Как известно, дорога в ад вымощена благими намерениями; дорога в рай — упущенными возможностями.

Я хотел бы вернуть эти годы. Как бы я их прожил, как веселился! Вот о чём я жалел. Правильно сказал великий перс: на пороге смерти, памятуя о милости Божьей, мы грызём локти от сожаления, когда думаем, сколько в своей жизни упустили из страха перед Судным днём.

А мне хотелось персиков в сиропе — как хотелось! Они были у нас в запасах на мысе Хат — сладкие, сочные, мечта, а не персики. Мы ведь почти месяц не видели сахара. Да, больше всего мне хотелось именно сиропа.

В таком нечестивом настроении я собрался умирать, решив, что не буду пытаться согреться и тогда это продлится недолго, а если всё же затянется, то на худой конец можно воспользоваться морфием из походной аптечки. Я предстаю далеко не героем моему читателю, сидящему в тёплой уютной комнате, но зато говорю правду, чистую правду! Люди страшатся не смерти, а медленного мучительного умирания.