«Я весь покрылся красной сыпью, довольно сильно зудящей. Колени и локти распухли, но ноги в лучшем состоянии, чем у Билла и Бёрди. Руки тоже чешутся. Мы очень слабы и утомлены, хотя Бёрди, наверное, меньше, чем мы двое. Он, кажется, быстро приходит в себя. У Билла вид ещё совершенно измученный, он сильно осунулся. Доброта окружающих испортила бы даже ангела»[167].

«Я весь покрылся красной сыпью, довольно сильно зудящей. Колени и локти распухли, но ноги в лучшем состоянии, чем у Билла и Бёрди. Руки тоже чешутся. Мы очень слабы и утомлены, хотя Бёрди, наверное, меньше, чем мы двое. Он, кажется, быстро приходит в себя. У Билла вид ещё совершенно измученный, он сильно осунулся. Доброта окружающих испортила бы даже ангела»[167].

Я привёл эти выдержки из моего собственного дневника за неимением других письменных свидетельств очевидцев.

Скотт записал в эти дни в своём дневнике:

«Наши экскурсанты, отправившиеся на мыс Крозир, возвратились вчера вечером. В течение пяти недель они перенесли невероятные невзгоды. Никогда я не видал таких измученных, можно сказать истрёпанных непогодою людей. Лица их были все в морщинах, скорее даже как бы в шрамах, глаза тусклые, руки побелели. Кожа на руках от постоянного холода и сырости была в каких-то складках, но следов обморожения немного… Больше всего они страдали от недостатка сна. Сегодня наши путешественники основательно выспались, уже выглядят совершенно иными — более добрыми»[168].

«Наши экскурсанты, отправившиеся на мыс Крозир, возвратились вчера вечером. В течение пяти недель они перенесли невероятные невзгоды. Никогда я не видал таких измученных, можно сказать истрёпанных непогодою людей. Лица их были все в морщинах, скорее даже как бы в шрамах, глаза тусклые, руки побелели. Кожа на руках от постоянного холода и сырости была в каких-то складках, но следов обморожения немного…

Больше всего они страдали от недостатка сна. Сегодня наши путешественники основательно выспались, уже выглядят совершенно иными — более добрыми»[168].

«У нас тут Атк^{106} в пургу чуть не заблудился» — вот первое, что мы услышали, когда стали способны что-нибудь воспринимать. С той поры он успел провести год в действующем флоте в Северном море, принять участие в Дарданелльской операции, долгое время сражался во Франции, оказался на взорванном мониторе, Но, я думаю, едва ли не самым тяжким из всех перенесённых испытаний он считает ту метельную ночь. Его давно бы уже должно было разорвать на тысячу клочков, — а он всякий раз, подобно бесстрашному гуттаперчевому мячику, появлялся снова, пусть немного помятый, но всё такой же упругий, не поддающийся никакому нажиму. А когда очередное испытание остаётся позади, он своим тихим голосом первым вызывается участвовать в разных предприятиях и потом рассказывает, какие все молодцы, умалчивая о себе.