«Вторник, 5 декабря, полдень. Лагерь 30. Сегодня утром проснулись, смотрим: бешеная пурга с воем и вихрем. Испытанные нами до сих пор пурги всё ещё не проявляли своей характерной черты — мелкого, как порошок, снега. Сегодня мы эту черту узнали в полной красе. Довольно было простоять две минуты, чтобы запорошило всего с головы до ног. Температура воздуха высокая, так что снег пристаёт, прилипает.

Что касается лошадей, то у них голова, хвост, ноги — всё, что не защищено попонами, обледенело. Они стоят глубоко в снегу. Сани почти засыпаны. Огромные сугробы поднимаются выше палаток. Мы позавтракали, построили заново валы и опять полезли в свои мешки. Не видать соседней палатки, не то что земли. Ума не приложу, что бы означала такая погода в это время года. Нам уже слишком не везёт, хотя, конечно, счастье ещё может повернуть в нашу сторону.

11 ч. вечера. Ветер весь день дул изо всей силы, и снег выпал, какого я не запомню. Заносы кругом палаток прямо чудовищны. Температура утром была +27° [-3 °C], а после полудня поднялась до +31° [-0,5 °C]. Снег таял, падая на что-нибудь кроме самого же снега. Из-за этого на всём образуются лужи. Палатки промокли насквозь, ночные сапоги, верхняя одежда, словом — всё. С шестов, поддерживающих палатки, и с дверей капает вода. Вода стоит на покрывающем пол брезенте, пропитывает спальные мешки. Вообще — скверно!

Если нагрянет мороз прежде, нежели мы успеем просушить наши вещи, придётся туго. И всё-таки, это имело бы свою забавную сторону, если б не серьёзная задержка — времени терять нам никак нельзя. И надо же было ей случиться именно в это время! Ветер как будто утихает, но температура не падает. Снег, всё такой же мокрый, не унимается.

Среда, 6 декабря, полдень. Лагерь 30. Скверно, невыразимо скверно.

Мы стоим лагерем в „Бездне уныния“! Пурга свирепствует с неослабевающей яростью. Температура воздуха дошла до +33° [0,5 °C]. В палатке всё промокло. Выходящие наружу возвращаются точно из-под проливного дождя. С них течёт, и тут же образуется у ног лужа. Снег поднимается всё выше и выше вокруг палаток, саней, валов, лошадей. Последние жалки донельзя. О, это ужасно! А до ледника всего 12 миль! Одолевает полная безнадёжность, против которой тщетно борешься. Чудовищное терпение нужно в таких условиях!»[205]

А вот рассказ Боуэрса об этих днях:

«Разразилась пурга, да такая, какую могли бы наслать на нас все силы зла, вместе взятые. Попытаюсь её описать, так как это первое моё знакомство с тёплой по-настоящему пургой. Скажу сразу: если впредь попадать в метели, то только в холодные или, на худой конец, умеренные по температуре. Когда я сегодня утром бросил взгляд на термометр, то сперва не поверил своим глазам, протёр их и взглянул снова, но ошибки не было — он показывал +33 [0,5 °C], то есть впервые после выхода к полюсу выше точки замерзания (в тени, конечно). Никому не понять, что это для нас означает! Мы пытаемся обратить всё в шутку, но на самом деле если мы и сможем смеяться над нашим жалким положением, то очень нескоро. Мы промокли насквозь, промокли палатки, спальные мешки, а в них вся наша жизнь, недаром мы так их лелеем; бедные пони намокли и дрожат гораздо больше, чем обычно при температуре градусов на пятьдесят ниже. Сани, вернее те их части, что мы вытащили из-под снега, мокрые, еда мокрая, мокрое всё на нас, около, вокруг, мы сами и наша холодная липкая одежда. По палаточным стойкам бежит вода и внизу, соприкасаясь со снегом, замерзает. Каждый из нас возлежит в ванне, в которую тепло его тела превратило снег на полу. В неё стекают ручейки воды. Но пока наши тёплые тела здесь, вода не замерзает и мешки жадно её впитывают. Когда мы выползаем из них, чтобы сделать самые необходимые дела — наполнить котёл для следующей еды, откопать лошадей или покормить их, — снег облепляет нас с ног до головы. Это не привычные несомые ветром снежинки вроде песка, а большие рыхлые хлопья, которые немедленно тают и струйками бегут вниз. Сугробы замечательные, но всё остальное неописуемо мерзко. Больше всего я страдаю за наших несчастных животных и благодарю Всевышнего за то, что бедный старина Виктор избежал этой напасти. Сегодня я занялся починкой пары полурукавиц, ели мы вместо трёх раз два. Подобная бездеятельность в момент, когда все рвутся в путь, мучительна для большинства участников экспедиции, но больше всех страдает капитан Скотт. Хорошо ещё, что он делит палатку с доктором Биллом (Уилсоном): тот влияет на окружающих умиротворяюще и в трудных случаях жизни лучше соседа не найти»[206].