Но нетрудно догадаться, кого Рафат имеет в виду. Вот что он написал мне в следующем письме: «Збигнев Бжезинский известен своим принципом: “Divide et impera” (разделяй и властвуй). Он считал, что глобализация означает американизацию. А что это, как не национализм? Тем более теперь, когда им кажется, что от глобализации выиграли китайцы. Ведь целью Бжезинского всегда было сделать Америку единственной мировой державой. Для этого путем “этнизации” других стран устраивались беспорядки. Типичный пример – Югославия. В Сараево христиане и мусульмане жили в мире 700 лет, но с помощью подкупа их стравили между собой за пять минут. Бжезинский постоянно похвалялся тем, что заманил русских в Афганистан, чтобы ослабить их. Но на самом деле корни антикоммунизма и антисоветизма Бжезинского кроются в его патологической русофобии. В 1978 году папой был избран Иоанн Павел II. Сейчас известно, что Бжезинский в 1977 году договаривался с польским кардиналом Стефаном Вышиньским о том, как подорвать в Польше правящий режим. В 1979 году в Иране Бжезинский способствовал смещению шаха и установлению власти аятоллы Хомейни. Он обосновывал это тем, что если бы шах еще десять лет оставался у власти, то русские вышли бы к Персидскому заливу, который относится к жизненно важным интересам Америки!»
В дополнение Рафат прислал мне заметки из своего дневника, которые он сделал после своей встречи с Бжезинским в октябре 1999 года:
«Дорогой Андрей!
Моя встреча с Бжезинским была незапланированной. Я случайно встретил его в кафетерии Колумбийского университета в Нью-Йорке.
Я возвращался из Антарктиды, где по приглашению Национального научного фонда США занимался обработкой данных сверхглубокого бурения с помощью концепции, которую разработал и запатентовал незадолго до этого. На обратном пути я сделал остановку на Гавайях, чтобы принять участие в аналогичном проекте. Затем я должен был представить все полученные результаты на семинаре в Нью-Йорке. В перерыве семинара вместе с директором института мы зашли в “профессорскую столовую”. Когда мы расположились за столиком, недалеко от нас я заметил сидящего в одиночестве Бжезинского. Я сказал коллеге: “Смотри, Бжезинский!” Мы подошли к нему, и мой коллега представил меня. Я начал с того, что сказал Бжезинскому, что очень рад, поскольку как раз читал его книгу “Власть и мораль” (так называется немецкое издание