С того момента отношение «начальника» ко мне как бы сразу переменилось. Он стал вежливее и начал говорить мне не «ты», а «герр профессор». Мне еще показали найденную где-то у меня фотокарточку академика профессора] Парнаса, спрашивая — «кто это?» Но не дожидаясь ответа, оба офицера перешептались между собой и «начальник», спросив еще, сколько у меня детей, сказал: «Я увижу, что можно будет сделать для вас, профессор. Я поговорю с моим начальником». Тут он быстро и вышел из комнаты, оставляя меня с тем офицером, который меня арестовал. Тот сказал мне: «У него нет никакого начальника — он сам начальник, все от него зависит». Вдруг вошел опять тот же «начальник» и сказал мне: «Идите в коридор и подождите, может, мне удастся что-нибудь сделать».

Он меня вывел в коридор, в котором уже стояли, но не лицом к стене, проф[ессор] Роман Ренцкий, старик терапевт и проф[ессор] Соловей, старик 80 лет, акушер-гинеколог. Я так и простоял в этом коридоре минут около 20–30. Наконец явился опять «начальник», который сказал мне: «Вы свободны, идите во двор, расхаживайте там, не делая впечатления пленного, домой пойдете после 6 часов утра».

Я так и сошел на двор, оставляя Ренцкого и Соловья в коридоре и, закурив папиросу, начал с руками в карманах расхаживать по двору. Двор караулили солдаты гестапо с винтовками. Начинало светлеть. Вдруг я увидел 3 молодых офицеров гестапо, которые быстрым шагом направлялись к зданию, из которого я вышел во двор. Увидев меня, один из них подскочил ко мне и, ударив меня кулаком в голову, крикнул: «Как ты смел расхаживать здесь с руками в карманах?» Я ответил: «Мне приказано не делать впечатления пленного». Так они и меня оставили в покое.

Я расхаживал дальше по двору и курил одну папиросу за другой. Стало почти совсем ясно, когда из здания вывели человек 5–6, всех женщин. Оказалось, что это была прислуга профессоров Островского и Грека, арестована вместе с профессорами, их женами и их гостями в их квартирах. Они, также как и я, были освобождены и малой группой стояли свободно на дворе, дожидаясь 6 часов. Я с ними не разговаривал, но они разговаривали с часовыми.

Короткое время спустя из здания вывели группу профессоров, человек 10–15 под конвоем. Четверо из них несли окровавленный труп молодого человека. Как я после узнал от прислуги профессоров Островского и Грека, труп этот был трупом молодого Руффа, сына известного хирурга д[окто]ра Руффа, который жил вместе с женой и сыном на квартире профессора] Островского. Семью Руффов забрали вместе с ксендзом Комарницким и другими гостями с квартиры Островского. Молодой Руфф был убит во время допроса, когда случился у него эпилептический припадок. 3 из 4 профессоров, которые несли труп молодого Руффа, были узнаны мною вне всякого сомнения, это были: проф[ессор] Витольд Новицкий, зав[едующий] кафедрой патологической академии Государственного] мединститута, проф[ессор] Круковский, проф[ессор] Политехнического института, проф[ессор] Пилят, знаменитый специалист по нефти и еще кто-то четвертый, кажется, математик, проф[ессор] Стожек. Целую эту группу вывели через двор за то здание, в котором мы все сперва стояли, из которого их вывели, как казалось, по направлению к так называемой «Кадетской горе».