Можно с уверенностью сказать, что это было самым необычным явлением культурной жизни Москвы в течение всего срока моего пребывания в советской столице. Сами русские были несказанно поражены. В один из великолепных солнечных дней, в воскресенье, в полдень, на огромном открытом пространстве собралось более 10 тыс. человек. Атмосфера была праздничной и на удивление раскованной, несмотря на присутствие кагебистов, вооруженных самой современной японской фотоаппаратурой, которые фотографировали русских, отважившихся открыто общаться с западными корреспондентами. Это было грандиозное событие на открытом воздухе, которое один французский дипломат шутливо назвал «русским Вудстоком»[40]. И тот факт, что власти оказались перед альтернативой — либо дать официальное разрешение на открытие выставки, либо потерять престиж во всем мире — имел большее значение, чем художественная ценность выставленных произведений. На двухстах полотнах, показанных шестьюдесятью пятью художниками, я увидел различные стили — от эксцентричного реализма и религиозного символизма до сюрреализма «поп-арта», колористических абстракций и саркастического искусства психологической эры, наряду с более традиционным стилем. Очень немногие художники рискнули выставить свои наиболее смелые произведения, не желая заходить слишком далеко, чтобы не повредить делу. Публика весело двигалась по краю поля, рассматривая выставленные полотна. Люди карабкались вниз и вверх по холмистому полю, перебирались через канавы, неся детей на плечах, аплодировали некоторым художникам, критиковали других, а вечером, когда картины уже были унесены, собирались группами, споря о том, можно ли считать картину произведением искусства, если простой человек не в состоянии ее понять. Вся обстановка этого дня была удивительно несоветской.

С точки зрения художественной ценности выставка была мало интересной, если исходить из мировых стандартов. Многим из наиболее известных неофициальных художников, например, Оскару Рабину, Владимиру Немухину и Лидии Мастерковой, власти уже в течение многих лет негласно разрешали показывать и частным образом продавать свои картины иностранным дипломатам. Произведения искусства, попавшие на Запад, вызвали весьма умеренный интерес, и то, главным образом, потому, что они были привезены из Советского Союза и своим модернистским стилем либо ироническим содержанием нарушали каноны социалистического реализма. Это искусство, несомненно, значительно уступало поразительному, смелому искусству русских авангардистов 20-х годов и было значительно менее абстрактно и модернистично, чем давно выставляемая графика Советской Прибалтики. «Художественная ценность выставки — это не самое главное, — сказал мне один из многоопытных московских литературных критиков через несколько дней после выставки, — я видел всего одну или две картины, которые назвал бы хорошими, но мне понравилась атмосфера выставки, чувство свободы. Одно присутствие там позволило мне на этот раз гордиться тем, что я русский».