Нелегкое время заточения избавило молодую княжну от условностей обычая, который не позволял русским женщинам первыми признаваться в любви и просить разрешения на брак. Она была готова и без разрешения брата пойти под венец с любимым, но из уважения спрашивала его благословения.

Данила, и вправду робевший перед князем, очень обрадовался сказанному уже не отроковицей Прасковьей, а княжной Анастасией. Он подошел к Дмитрию Ивановичу, опустился перед ним на колени и, склонив голову, произнес:

– Княже, прошу, выдай за меня свою сестру. Обещаю ее любить и защищать до конца моих дней, как я уже делал последний год.

Дмитрий Иванович не страдал излишней чувствительностью, но от неожиданности чуть не лишился сознания. Обрести без вести пропавшую сестру и тут же вручить ее в руки незнакомому казаку, к тому же всему измазанному кровью, было непросто. Однако он посмотрел на свои собственные окровавленные доспехи и подумал, что, наверное, этот незнатный казак будет лучшей парой для его сестры. Потом, у Анастасии такой же сильный характер, как у всех членов его рода и если он ей откажет, то она выйдет замуж и без разрешения.

– Совет, да любовь вам, молодые! В ближайшее время обвенчаем вас. Верно, Илларион? – Хворостинин повернулся к стоящему рядом священнику.

– Как пройдет сорок дней со дня битвы и упокоятся души убиенных воинов, так и проведем обряд венчания, – ответил тот.

– Да, через сорок дней, – подтвердил воевода. – Венчаться будем вместе, Анастасия. Я тоже женюсь. Влюбился в одну чудесную женщину. Поехали в лагерь я вас познакомлю со своей избранницей.

Хворостинин дорогой рассказал о Евфросинией и о том, что они ждут ребенка.

Приехав в гуляй-город, все близкие Дмитрию Ивановичу люди собрались в шатре, который продолжал оставаться единственным укромным местом в лагере. Тут все перезнакомились и провели несколько часов за разговорами, а потом устроили нехитрую трапезу у разведенного в лагере костра.

Ночевали на телегах, на охапках свежего сена, которое Петр привез из соседней деревни, от того самого старого деда.

На следующий день продолжилось отпевание павших русских воинов на монастырском кладбище. По возвращению после похорон в лагерь, практически на закате солнца, Хворостинин и Иллиодор увидели такую картину.

Пленные сложили три гигантских кучи из тел своих погибших соплеменников. В одной куче лежали турки, в другой – татары, в третьей ногаи, поскольку каждый из этих этносов имел свои особенности в поклонении Аллаху.

Кучи трупов располагались в форме квадрата без одной, обращенной к востоку стороны. Посреди этого мистического квадрата, обратившись лицом к, возведенному по преданию ангелами, храму Каабы, на специальном коврике стоял турецкий имам и совершал намаз. Он омывал лицо руками, кланялся до земли, становился на колени, вновь поднимался, кланялся в пояс, дотрагиваясь руками до колен, потом повторял в определенном порядке все эти ритуальные действия и произносил при этом слова молитвы на арабском.