В условиях суровой зимы наступавшие советские войска были хорошо экипированы и вооружены. Это признали даже генералы вермахта: «личный состав большинства русских частей был обеспечен меховыми полушубками, телогрейками, валенками и меховыми шапками-ушанками. У русских были перчатки, рукавицы и теплое нижнее белье». И все же на ряде участков фронта дивизии Красной армии наступали на одном энтузиазме без артиллерии. Так писал в своих воспоминаниях командующий Западным фронтом Г.К. Жуков «нам приходилось устанавливать норму расхода боеприпасов 1–2 выстрела в сутки на орудие. И это, заметьте, в период наступления»[1207].

В критическом положении оказались части вермахта. Хорст Гроссман писал 8 января 1942 г. о том, что немецкие солдаты замерзали, русским же такие холода были нипочем. Их численно превосходящие войска были по-зимнему одеты, имели в своем составе лыжные, хорошо обученные батальоны. Но особая сила противника – большое число танков Т-34, которые, имея высокий клиренс и широкие гусеницы, легко преодолевали снежные сугробы[1208]. Немецкий солдат А. Фортгеймер писал домой: «Дорогая жена! Здесь ад, русские не хотят уходить из Москвы. Они начали наступать, каждый час приносит страшные для нас вести. Холодно так, что стынет душа. Вечером нельзя выйти на улицу – убьют. Умоляю тебя, перестань мне писать о шелке и резиновых ботинках, которые я должен был привезти тебе из Москвы. Пойми, я погибаю, я умру, я это чувствую»[1209]. Отчаяние охватило даже Гудериана, который в письме жене в Германию отмечал: «Ледяной холод, отсутствие крова, нехватка теплой одежды, тяжелые потери в живой силе и технике, неблагоприятное положение с горючим – все это превращает службу командира в несчастье, и, чем дольше все это длится, тем тяжелее давит на меня огромная ответственность, которую мне приходится нести…»[1210].

Уже к середине декабря 1941 г. Красная армии освободила от немецких захватчиков часть районов Тульской, Рязанской, Ростовской, Калининской, Ленинградской, Смоленской, Орловской, Курской и других областей. 13 декабря Совинформбюро сообщило о провале немецкого плана окружения Москвы и первые результаты контрнаступления под Москвой[1211].

Успешное контрнаступление способствовало укреплению духа красноармейцев и командиров. Они почувствовали то главное, что произошло – немцы отступали. Это значило, что, независимо от будущих событий, уже сейчас, вот сегодня, их дух, если не сломлен, то надломлен, и все жертвы, которые они понесли в течение боев, оказались напрасными. Контрнаступление частей и соединений Красной армии оказалось полной неожиданностью для немецкого военного командования. Это было серьезной заслугой военной контрразведки, которая, осуществляя оперативно-служебную деятельность в частях и соединениях Красной армии во взаимодействии с военным командованием, сумели сохранить в тайне проведение мобилизационных мероприятий по сосредоточению резервных армий, принимали меры по предупреждению утечки информации, маскировке и зашифровке передислокации войск. Оценивая деятельность военных разведчиков в период Московской битвы, генерал армии С.М. Штеменко уже после окончания войны писал: «В период битвы за Москву мы знали, например, о противнике достаточно много, чтобы точно определить замысел, характер и направление его действий. Нам была известна степень напряжения сил немецко-фашистских войск на всем фронте его наступления. Поэтому советское Верховное главнокомандование приняло решение на переход в контрнаступление под Москвой в наиболее подходящий момент»[1212]. Ко времени контрнаступления, с 22 июня по 1 декабря 1941 г., ОО арестовали 35 795 человек, в том числе 2343 шпионов, 669 диверсантов, 4674 изменника, 3325 трусов и паникеров, 13 887 дезертиров, 4295 распространителей провокационных слухов, 2358 самострельщиков, 4214 бандитов и мародеров. Из них по приговорам военных трибуналов было расстреляно 14 437, в том числе перед строем 4115 человек[1213]. Это способствовало повышению боеспособности армии.