На этом, пожалуй, стоит закончить хронику духовной брани и перейти к оценке нашей действительности и к теоретическим проблемам.

Коленопреклоненное государство

Коленопреклоненное государство

Псковский монах, старец Филофей в первой четверти XVI воззвал к великому князю Московской Руси Василию Третьему: «Так знай же, христолюбец и боголюбец, что все христианские царства окончили свое существование и сошлись в едином царстве нашего государя: по пророческим книгам, это есть Ромейское царство. Ибо два Рима пали, третий стоит, а четвертому не быть». Четыреста лет мы были Третьим Римом. Четыреста лет были могучей державой, с которой считались все.

Осознавали и принимали на себя вселенское бремя. Видный богослов XX века А. В. Карташев писал: «Святая Русь оправдала свою претензию на деле. Она взяла на себя героическую ответственность защитницы православия во всем мире, она стала в своих глазах МИРОВОЙ НАЦИЕЙ… Когда «агарянская мерзость запустения» стала на месте святе и Святая София превратилась в мечеть, а вселенский патриарх в раба султана, тогда мистическим центром мира стала Москва – Третий и последний Рим… Тема Третьего Рима становится официальной государственной идеологией… Народ, который дерзнул, еще не сбросив с себя окончательно иго Орды, без школ и университетов, не сменив еще лаптей на сапоги, уже вместить духовное бремя и всемирную перспективу Рима, тем самым показал себя способным на величие, стал внутренне великим».

Но именно эта уникальная особенность России – готовность отвечать за все – не давала покоя Европе. Никого другого она не ненавидела так, как нас. Ненавидела даже, когда приходили на помощь. Зачем, зачем мы спасали ее от Наполеона? Они же, освобождаемые от гнета союзнички, точили кинжал, чтобы ударить в спину. Бонапарт, едва сбежавший с острова Эльба и вновь молниеносно овладевший Парижем, находит в покоях Людовика XVIII, нами же поставленного на трон, его секретный договор, впопыхах забытый, с участниками антигитлеровской, простите – оговорился, – с участниками антинаполеоновской коалиции Австрией и Англией. Два славных соратника, два рыцаря, и освобожденная Франция обязались выставить по 150 тысяч войска против союзника в лице витающей в облаках России. И это в благодарность за то, что, как писал Пушкин, мы «нашей кровью искупили Европы вольность, честь и мир». Государь-идеалист Александр Первый, молившийся за легитимную Францию, с горечью изрек: «Людская благодарность так же редко встречается, как белый ворон». Потом был крестовый поход (с полумесяцем) против одинокой, но великой России – Крымская война. Мы бились одни против всей Европы, да еще против Турции в придачу. Еще через четверть века разгневанная Европа шумела, когда Александр Второй едва не вернул Константинополь. Не взял лишь по своей либеральной деликатности.