В своей работе «Две дороги – к одному обрыву» Шафаревич проанализировал и более раннее отношение либералов Запада к большевистскому режиму. Один деятель, в прошлом приверженец антирусской революции, в 1923 году посетил Россию и вывез на Запад письма 323 зэков Соловецкого концлагеря о расстрелах и истязаниях революционной власти. Сборник этих писем, полных ужаса, он разослал духовным вождям западного мира с просьбой отозваться или написать предисловие. Ромен Роллан, Герберт Уэллс, Синклер, Чапек, Бернард Шоу – ВСЕ отказались. Шафаревич приводит свидетельство Солженицына, который, оказавшись на Западе, обнаружил, что задолго до его «Архипелага ГУЛАГа» там «уже существовала целая литература на эту тему, ДЕСЯТКИ КНИГ, в т. ч. и очень яркие, но они ПОЛНОСТЬЮ ИГНОРИРОВАЛИСЬ, почти никому не были известны». О правах человека в СССР либеральный Запад вспомнил лишь в самом конце советского периода, как раз тогда, когда положение стало изменяться к лучшему. Коллективизацию, искусственный голод 1933 г. советскому режиму простили. Задержку с еврейской эмиграцией из СССР при Брежневе простить не могли. Игорь Ростиславович обращает особое внимание на трагедию коллективизации, «раскулачивание» в конце 20-х – начале 30-х годов. «Именно тогда, – пишет он, – были разрушены социальные и психологические структуры, которые труднее всего поддаются восстановлению, – индустриальная культура при благоприятных условиях усваивается в несколько десятилетий (как мы это видим в Южной Корее или Сингапуре), а КРЕСТЬЯНСКАЯ СОЗДАЕТСЯ ТЫСЯЧЕЛЕТИЯМИ». Разрушение русской деревни наряду с геноцидом 20-х годов – едва ли не главное преступление большевистского режима. Умышленное уничтожение крестьянской цивилизации, традиционного деревенского уклада жизни было идейно подготовлено левыми идеологами, Троцким, Горьким, поэтами Пролеткульта, поклонниками машин и всяческой урбанизации. Некто Гастев заявлял: «Мы должны быть колонизаторами своей собственной страны». «Сама форма левого авангардного искусства начала века, – пишет Шафаревич, – соответствовала духу такой техницистской утопии. Из живописи вытесняется живая природа, человеческий облик, их место занимали кубы и треугольники – готовые детали механизма». Об одной из постановок Мейерхольда говорили, что это был «эстетический расстрел прошлого». «Прокламировалось вообще отмирание искусства как независимой деятельности, слияние искусства и производства». Т. е. ставилась цель не только уничтожения религии, но и искусства, прежней культуры в целом, уничтожения семьи, истории, культурной памяти… Осуществлялась линия тургеневского Базарова, линия «бесов». Процессы, происходившие в СССР в 20—30-е годы XX века, были по сути аналогичны тем разрушительным процессам, которые ранее осуществлялись на Западе. Отсюда и любовь к большевизму Ромена Роллана, Бернарда Шоу, Альберта Эйнштейна. В средние века и даже в XVII веке в Англии, например, еще существовало устойчивое представление о естественных потребностях. Человек был мерой всех вещей, напоминает Шафаревич. Но затем происходит революция в сознании. Хозяйство абстрагируется от конкретной трудовой деятельности. С появлением биржи, рынка ценных бумаг собственность удаляется от человека. Единственной целью новых «индивидуальностей» – трестов, предприятий становится увеличение дохода. «Жизнь приобретает характер неограниченного, устремленного в бесконечность процесса», – пишет ученый. «Другой стороной служит беспредельное УВЕЛИЧЕНИЕ ТЕМПОВ ИЗМЕНЕНИЯ ЖИЗНИ». А каждое изменение – это разрыв с традицией. Причем заживление разрыва уже не успевает происходить. «В результате нарушается органичность развития, жизнь не опирается на традицию, развитие идет за счет абстрактной, чисто рациональной деятельности». Эту сторону духа капитализма более других развивают переселенцы, эмигранты, люди, лишенные корней, бежавшие из Франции в Германию гугеноты, пуританские переселенцы в Америку. Шафаревич с горечью констатирует торжество технологической цивилизации, радикально изменившей жизнь людей. «Вся жизнь включается как элемент в массовое производство». Человек полностью поглощен этой цивилизацией не только в работе, но и в потреблении, развлечении, отдыхе. Все организует монстр. «Как и сталинская командная система, – пишет Шафаревич, – западная технологическая цивилизация избрала ТЕХНОЦЕНТРИЧЕСКУЮ ИДЕОЛОГИЮ В ПРОТИВОПОЛОЖНОСТЬ КОСМОЦЕНТРИЧЕСКОЙ». И хотя западный путь «прогресса» более мягкий, в большей мере основан на манипулировании, чем на прямом насилии (хотя и оно играло большую роль во французской революции или колонизации незападного мира), обеими системами (большевистской и западной) «движет один дух и идеальные цели их в принципе совпадают». «Для обоих течений существенна опора на мощную технику и подавление органических, традиционных сторон жизни». В итоге «два разных, внешне резко различающихся пути ведут в принципе к одной цели».