И вот вместо того, чтобы понять такие темы, увидеть подобные тенденции, в России устроили охоту на ведьм, на пропаганду того же гомосексуализма. Протрите глаза! – новый мир уже стоит на вашем пороге, а вы всё еще изгоняете чертей.
И. Т.: Давайте сделаем краткое резюме – о Бердяеве и о Булгакове. Как их подытожить можно, в чем увидеть их актуальность или, наоборот, устарелость развивавшихся ими концепций. Вообще: как они оба встают в контекст русской культуры?
И. Т.
Б. П.: Бердяев явно продолжает говорить что-то современному сознанию, явно актуален – в темах своих, одну из которых я попытался представить. Но можно о нем сказать также, что как духовный тип – тип религиозного экстремиста и максималиста – он уже и не нужен ни России, ни современному миру. Его эпоха прошла, кончилась, все эти штурмы и дранги двадцатого века. Как духовный тип революционера-максималиста ныне он не востребован. Он остается, конечно, глубоко, метафизически связан с бурями века, он их носил в себе: как Ницше носил в себе судьбу Германии, так Бердяев носил в себе судьбу России. Он говорил: октябрьскую революцию я прожил как момент моей собственной судьбы. Эта способность в индивидуальной мысли нести темы века – признак гениальности.
Б. П.
Об отце Сергии Булгакове так не скажешь: он весь осторожная реакция, здоровый умеренный консерватизм. Он не менее остро, чем Бердяев, видел и предчувствовал все бури века, но они не вызывали у него экстаза. Считать же его представителем клерикальной реакции опять же нельзя: он правильно говорил о необходимости консервативно-церковной реакции на события всяческого «героизма», но очень осторожно говорил – и всячески настаивал, что сама церковь должна существенно измениться прежде чем взять на себя роль национального духовного лидера. Нынешней агрессивной церковности он бы ни в коем случае не одобрил.
И. Т.: Известно, что, встретившись с президентом Ельциным, Солженицын как главный вопрос поставил перед ним церковный: необходимость вернуть РПЦ в состав национальной жизни – как необходимый моральный противовес разнуздавшейся тогда в России свободе. А влияние на Солженицына мысли о. Сергия Булгакова неоспоримо, он и сам об этом говорил.
И. Т.
Б. П.: В этой своей инициативе Солженицын более чем преуспел: Ельцин тут же наделил церковь монополией на табачную торговлю.
Б. П.
И. Т.: Всё как у Розанова: где немец капнет, там русский плеснет.
И. Т.
Философия конца: Соловьев
Философия конца: Соловьев
И. Т.: Странно было бы, Борис Михайлович, спрашивать, почему вы выбрали Владимира Соловьева. И я задам вопрос по-другому: что вам кажется в Соловьеве актуальным, важным, как вы включаете его в русскую культурную историю? И чем он может быть интересен сегодняшнему русскому человеку?