В самом деле, Лившицу к лицу куда более внятные тексты, при этом, правда, наполненные по-мандельштамовски архаичной лексикой.
И. Т.: Если это и футуризм, то скорее эго-, а не кубофутуризм, Северянин скорее, а не Хлебников.
И. Т.
Б. П.: Да, преклонение Лившица перед Хлебниковым осталось чисто вербальным. Но, как показывает Гаспаров, настоящая задача у Лившица была – из стихийности футуристов сделать авангард наподобие западного, в данном случае французского. А для этого надо в свою очередь к высокой культуре привить дичок стихии. В принципе задание было правильным и вполне осуществимым. Но самому Лившицу это не удалось, – удалось Маяковскому. Раннему, конечно, досоветскому.
Б. П.
И. Т.: В мемуарах «Полутораглазый стрелец» Лившиц очень тепло пишет о Маяковском.
И. Т.
Б. П.: Я бы сказал даже не тепло, а благоговейно. Причем, было это в 1933 году, когда Маяковского еще не начали канонизировать.
Б. П.
В общем, повторим, футуриста из Лившица не вышло и выйти не могло, что понимал еще в 1912 году Корней Чуковский. Но из него вышел некий вариант Мандельштама. Зрелый Лившиц – это Мандельштам эпохи «Камня». Даже и тематически. Темой Лившица стало уже не примирение стихии и культуры в некоем эстетическом синтезе, а их извечное противоборство. Символом и живым примером такого противостояния был Петербург. И Бенедикт Лившиц стал певцом Петербурга.
И. Т.: Да, у него есть большой цикл о петербургских памятниках, памятных местах, всем известных культурных достопримечательностях – прямо по списку: Дворцовая площадь, Летний сад, Новая Голландия, Марсово поле, Исаакиевский собор, Казанский собор… Всего двенадцать текстов.
И. Т.
Б. П.: Есть и Адмиралтейство. Как и у Мандельштама в «Камне». А вот давайте, Иван Никитич, в заключение прочтем оба Адмиралтейства – Мандельштама и Лившица. Я читаю Лившица:
Б. П.
И. Т.: А вот Мандельштам:
И. Т.
Фламандец: Алексей Толстой
Фламандец: Алексей Толстой
И. Т.: Борис Михайлович, расскажите, пожалуйста, о своей истории чтения Алексея Толстого. Чем он вам интересен?
И. Т.