В. Булгаков

44. С. А. Толстая – В. Ф. Булгакову

7 апреля 1915 г. Ясная Поляна

7 апреля 1915 г.

Валентин Федорович, я занялась на досуге нашей библиотекой, кот<орую> вы приводили в порядок, и вот я прошу ответить мне на след<ующие> мои вопросы: 1) Переписаны ли были вами старинные книги в 24-м шкапу на двух нижних (5 и 6) полках? 2) Можно ли книги из самых различных шкапов поставить на их места, не нарушая вашего порядка, или же не трогать их? 3) С какою целью взяли вы их из разных шкапов? Жалею, что лишена возможности общения и переговора личного с вами. – У нас в семье горе, умерли два внука: сын Ильи Льв<ович>а – Кирюша, 9 лет, и сын Мих<аила> Льв<ови>ча – Миша, 5 лет. Сам Мих<аил> Льв<ович> хворал, но теперь здоров и завтра возвращается в свой полк. Тат<ьяна> Льв<овн>а что-то все хворает; она недавно ездила в Петроград. Весна холодная и скучная. У нас взбесился Том, и перестреляли всех собак, кот<орых> он кусал. Осталась одна Белка. Будьте здоровы и бодры. Д<ушану> П<етровичу> привет, если его увидите.

Графиня С. Толстая

45. В. Ф. Булгаков – С. А. Толстой

24 апреля 1915 г. Тула

24 апреля 1915 г.

Дорогая Софья Андреевна!

Помимо того, что ниже Вы найдете в этом письме кое-какие «деловые» строки, я пишу Вам также и потому, что просто соскучился по Вас, мне кажется чем-то неестественным так долго не писать Вам. В самом деле, я говорю правду. И хотя я совершенно не уверен, увижу ли я еще когда-нибудь Вас в родной для Вас и в бесконечно милой для меня обстановке Ясной Поляны, с ее четырьмя прудами, белыми столбами, сиренью, «предками» в золоченых рамах и с ее великой могилой, – все-таки душою я не оторвал еще себя от этого мира, в котором провел последние 2 года и из которого непосредственно переселился в тюрьму¹. А возможно, возможно, что я – уже вечный из этого уголка изгнанник: какая-нибудь сибирская или другая северная деревушка могут навсегда заменить для меня и этот, и все другие уголки, которые я когда-либо знал. Я готовлюсь к этому. Скажу больше – готов к этому. – Все время, как я жил здесь, я чувствовал себя внутренно недурно, хорошо. В настоящее же время состояние мое особенно устойчивое: спокойное и радостное. Вы знаете, как любил Л. Н. поговорку: «fais ce que dois, advienne que pourra»². Мне кажется, что сознание мое действительно приблизилось к тому, о котором говорят и которое рекомендуют эти короткие слова. Да, пусть будет что будет. Исполняй только свой долг и в остальном полагайся на волю Божию. И эти слова – «воля Божия» – для меня и по сию минуту не только слова: в глубине души своей я чувствую присутствие Бога, свет Его любви меня питает. – Не скажу, чтобы я не жалел, напр<имер>, о том, что я уже не могу делать моих работ (их план, казалось, только-только развернулся передо мною). Ах, очень жалел! Но и эта жалость теперь почти вся в прошлом. Опять: «fais ce que dois, advienne que pourra!..» Жалел я и о работе над Вашей библиотекой. Что делать! М<ожет> б<ыть>, еще удастся мне ее кончить? Или уже эту почти доведенную до конца и требовавшую только более тщательной отделки работу кончит другой? Не знаю. – Между прочим, я думаю просить Толст<овское> об<щест>во, не поручит ли оно хотя бы кому-нибудь из своих членов-адвокатов защищать меня на суде². Это – единств. возможность приблизить срок моего возвращения к работам Об<щест>ва. И это хорошо бы выяснить поскорее, т. к. нам могут скоро вручить обвин<ительный> акт, а заявление в Суде о защитнике требуется сделать тотчас же. Как Вы посоветуете мне, Софья Андреевна: могу ли я с такой просьбой обратиться к Т<олстовскому> о<бществу>?