Точку зрения или интеллигентское мнение, заключающееся в том, что достаточно лишь правильного и объективного изложения фактов для того, чтобы люди изменили свое отношение к прошлому (а тем самым и к настоящему), следует считать несостоятельной. Массовое сознание будет держаться за свои стереотипы и привычные конструкции прошлого, за свое отношение к ключевым символам и авторитетам, поскольку они не случайны, а представляют собой устойчивую, то есть воспроизводимую систему представлений и отношений в обществе, и, стало быть, функционально встроены в другие взаимосвязи (поддержания групповой или индивидуальной идентичности, лояльности, отношений коллективного заложничества, определений реальности, системы ориентаций в мире и т. п.). Большинство людей упорно защищают свои представления, отказываясь признавать неприятные факты без явной санкции на изменение[375].

Разберем это на примере отношения россиян к факту советской оккупации стран Балтии перед Второй мировой войной. Сами по себе эти события 1939–1940 годов получили вполне определенную интерпретацию у историков, собравших убедительные свидетельства принуждения правительств этих стран к проведению зависимой от СССР политики, подчинению их руководству СССР, отказу от суверенитета перед лицом военной интервенции, а также описание последовавших за этим репрессий, жесткой политики советизации и классовых чисток[376]. Какая-то информация о тех временах начала поступать к населению России по меньшей мере с 1988 года, с начала движения народных фронтов в Прибалтике, публичных дискуссий в СМИ и во время Съездов народных депутатов СССР, безнадежных споров вокруг документов, связанных с пактом Молотова – Риббентропа и постыдного отрицания их партийным и государственным руководством СССР. Но начиная со времен консервативного реванша во второй половине 1990-х годов эти темы постепенно стали вытесняться из публичного пространства. Более того, балтийские страны, поднимавшие их, стали подвергаться дискредитации как страны, ревизующие итоги Второй мировой войны, победы над фашизмом и защищающие ветеранов, воевавших на стороне Германии против СССР.

Непосредственным поводом к такой интерпретации позиций этих стран со стороны России стало стремление их руководства к вступлению в НАТО и интеграции в ЕС, что вызывало острую реакцию в российских политических кругах. В этом плане дискредитация этих стран (в свете символического значения Победы над Германией) была очень важна для нового правительства России, испуганного успехом цветных революций и озабоченного созданием санитарного кордона против влияния европеизма и демократии. Если в 1990-е годы отношения России и Балтии, как и отношения с Польшей, отодвинулись на второй и третий план, то начиная с 2003 года, после зачисток информационного и политического пространства, путинский режим взял курс на умеренную и регулируемую конфронтацию с будущими членами ЕС и НАТО. Такая политика вошла в качестве составной легенды легитимации власти режима. Поэтому не случайно, что с середины 2000‐х годов мы начали фиксировать возвращение к советской схеме интерпретации истории отношений СССР и Балтии, «Катынского дела»[377] и других исторических событий. Прежде всего «заработала» школа, активизировавшая идеологически «правильные» версии происходивших процессов. Доля ответов, соответствующих официозу, поднялась за 2 года на 7 пп. (табл. 110.2) Напротив, число ответов, отражающих фактическую версию событий, уменьшилось с 46 до 38 %.