Советская и, по существу, постсоветская система не требуют от работника особых усилий в повышении собственной квалификации и интенсивности профессиональных достижений (этим они принципиально отличаются от западной, например западногерманской, японской или южнокорейской этики труда)[385].

Эрозия и последующая девальвация традиционалистской модели распределения авторитета в семье влекли за собой и перераспределение техник поощрения и контроля, разные способы гратификации. («Отец» долгое время замещался патерналистским и авторитарным государством.)

Вторжение массовой культуры в 1990-е годы и шок от слома ценностных (институциональных) ориентиров, системы отсроченной гратификаций, отозвался у молодого (перестроечного) поколения стремлением к немедленному признанию и установками на не откладываемое и чисто гедонистическое потребление. Как заверяет реклама: «Все смотрят на тебя»; «Ты этого достойна!» (почему, за счет чего – совершенно неважно, сам факт потребления выступает как высшая ценность самоутверждения). Массовая культура, принесшая новые образцы потребления, новые ориентиры для стандартов и образов жизни, по существу, заместила высокий уровень (несостоявшейся) иерархии ценностей (и статусов) и в очень большой степени девальвировала ценности социального порядка, что стало одной из причин быстрого и широкого распространения массового нигилизма, наложившегося на аморализм советского времени.

Быстрый рост аномии, вызванной экономическим спадом и кризисом, сломом институциональных структур, не мог в этих обстоятельствах компенсироваться моделью жизненного поведения отца, характерной для эпохи советской индустриализации и даже научно-технической революции. Но дисквалификация доминирующих институтов вела не только к депрофессионализация установок молодежи, но и к повышению ранга новых особо престижных профессий (точнее, социальных статусов), обещаемых новыми или негосударственными формами образования и занятости. В потенции эти новые структуры предполагают позитивную гратификацию, сопровождающуюся выбором, усилиями, рационализацией субъективного поведения (планированием и расчетом времени на дальнюю и среднею дистанцию, отказом от немедленного удовлетворения, доверием к дальнему и формальному) и кооперации (конвенции, альянсы, кооперация и пр.). Появляется такой тип студента, как «ботаник», ориентированный примерно так же, как и студент престижных зарубежных университетов (но характерно, что он отмечен как странный, выпадающий из общего ряда). Вместе с тем страх не вписаться в эту новую систему отношений и новых форм гратификации порождает в слоях, где уже закрепились представления об иных, не советских образцах жизни и поведения, достаточно ощутимые фрустрации и напряжения, реакцией на которые опять становятся более тесные отношения подростка с матерью (и соответствующие проблемы адаптации к окружению)[386].