Во многих докладах, произнесенных на конференции, констатировались случаи, когда сколько-нибудь точный перевод невозможен, однако тотчас выяснялось, что непереводимость эта не безнадежна, а, наоборот, вполне плодотворна. Иными словами, сражение переводимости с непереводимостью окончилось если не полной победой переводимости, то, во всяком случае, твердой ничьей. Так что, если вернуться к образу беспереводного горшка, можно, пожалуй, приказать, как в сказке: «Горшочек, вари!»

Гаспаровские чтения

Гаспаровские чтения

ГАСПАРОВСКИЕ ЧТЕНИЯ — 2007 (ИВГИ РГГУ, 13–14 апреля 2007 года)[325]

ГАСПАРОВСКИЕ ЧТЕНИЯ — 2007

(ИВГИ РГГУ, 13–14 апреля 2007 года)[325]

Михаил Леонович Гаспаров был ученым столь многогранным, что научные чтения, носящие его имя, не могут не состоять из самых разных секций, темы которых порой звучат для участников соседних секций весьма эзотерично. Наш отчет охватывает лишь те заседания, которым устроители чтений присвоили название столь же остроумное, сколь и точное: «Неклассическая филология» (в отличие от классической, которую обсуждали «античники» в первый день чтений).

Первый «неклассический» доклад (впрочем, отчасти касавшийся материй вполне классических и древних) был посвящен «Истории литературных отношений Мерзлякова и Гнедича»[326]. Докладчик, Филипп Дзядко, анализировал стихотворение Н. И. Гнедича «Циклоп», представляющее собой перевод 11‐й идиллии Феокрита. Современники видели в нем «пример юмора» и отмечали, что поэт, который, как известно, был крив на один глаз, «трунит» над самим собой; однако — это, собственно, и стало основным предметом доклада Дзядко — в гнедичевском «Циклопе» различима не только автопародия, но еще и пародия на поэта-современника, а именно на второго героя доклада — А. Ф. Мерзлякова. В судьбах и фигурах Гнедича и Мерзлякова, познакомившихся в 1800 году в Московском университете, было много общего: оба были незнатные провинциалы, оба в университетские годы, по словам мемуариста, «учились действительно», оба любили Шиллера. Впоследствии пути двух литераторов разошлись географически: Мерзляков остался московским поэтом, Гнедич стал поэтом петербургским, однако в конце 1810‐х годов оба занимали сходные позиции в полемике о гекзаметре и вообще ратовали за прививку русской литературе классического наследия. Тем не менее было между их позициями и существенное различие, которое докладчик продемонстрировал на примере «Циклопа», поскольку эту идиллию, вообще чрезвычайно популярную среди русских литераторов в конце XVIII — начале XIX века (семь переводов до Гнедича), переводил и Мерзляков. Собственно, переводы древней литературы в то время развивались по двум различным направлениям: для сторонников одного, узкообразовательного подхода главным было дать читателям как можно более точное представление об античном оригинале, поэтому древнегреческие стихи они переводили прозой, делая, в сущности, не перевод, а подстрочник с греческого оригинала; сторонники другого подхода считали, что главное — развлечь читателя, и потому публиковали стихотворные подражания, сделанные на основе французских переводов. На этом фоне творчество Мерзлякова вполне оригинально: он попытался совместить оба подхода: сделать переводы точные, но при этом претендующие на место в изящной словесности, а не только в школьной программе. Более того, Мерзляков-переводчик преследовал и цели более амбициозные. Свои переводы древнегреческих идилликов, выпущенные отдельным изданием в 1807 году, он посвятил Александру I, уподобив его Августу (что в то время еще не стало общим местом); этого нового Августа Мерзляков призвал приблизить золотой век будущего, составными частями которого должны стать освобождение крестьян и распространение просвещения. Эти общие идеи нашли конкретное воплощение в стилистике мерзляковских переводов, и в частности в «Циклопе». Мерзляков, которого Воейков называл «русским Вергилием», закладывал в основу своей литературной программы сближение античности с фольклором, поэтому русские аналоги феокритовских строк Мерзляков отыскивает в народных песнях. Впрочем, на том же «русско-греческом диалекте» (по определению А. Н. Егунова) сочинял свои переводы и Гнедич, который, однако, в своем «Циклопе» спародировал основные черты мерзляковской манеры, и в частности его унаследованное от фольклора пристрастие к междометиям (именно поэтому Циклоп у Гнедича «то ахнет, то охнет»). Разногласия Гнедича и Мерзлякова были обусловлены не различным отношением к античности (оба видели в ней средоточие вечных смыслов) и не использованием разной техники перевода, но различием во взглядах на способы приобщения к античности. Гнедич выступал за скрупулезное воссоздание подлинной античности, а Мерзляков, который, связав свою жизнь с Московским университетом, не уставал утверждать свой статус законодателя культурных новаций, видел в античности источник для создания новых культурных и идеологических программ. Именно в этом расходились два переводчика сицилийского «Циклопа», именно эти претензии московского переводчика спародировал переводчик петербургский.