Символом этой творящей природы для Шаламова служат и пробуждающаяся ветка лиственницы, и вечнозеленый стланник, и безымянная кошка – то есть великая и неистребимая жизнь, способная превозмочь все невзгоды. Но ведь плотью от плоти природы явился и человек. «Общение с природой, – писал Шаламов, – привело меня к выводу, что в человеческих делах нет ничего, что не могла бы повторить природа, чего не имелось бы в природе[492]».

Высшим же проявлением духовного начала, по Шаламову, является искусство: его «я» – это позиция художника – «Плутона, поднявшегося из ада».[493]

Постоянным лейтмотивом колымских рассказов является неотвратимость смерти. Можно ли сомневаться, что стихотворение Пушкина «Брожу ли я вдоль улиц шумных…» было особо близко Шаламову?

Именно это стихотворение наиболее часто Шаламов вспоминал – но как? «В моих рассказах нет равнодушной природы», – постоянно подчеркивал он. Ср. у Пушкина:

На первый взгляд, спор с любимым поэтом ведет узник, на собственной шкуре испытавший враждебность колымской природы, изуверски предусмотренную палачами:

Природа на Севере не безразлична, не равнодушна, она в сговоре с теми, кто послал нас сюда (1, 60); Здоровый деревенский воздух они (арестанты. – С. Ф.) оставили за морем, здесь их окружал напитанный испарениями болот разреженный воздух тайги (…) ноги тонули в топком мхе, и редко за летний день ноги были сухими. Зимой все леденело. И горы, и реки, и болота зимой казались каким-то одним существом, зловещим и недружелюбным (1, 80); Серый каменный берег, серые горы, серый дождь, серое небо, люди в серой рваной одежде – все было мягкое, очень согласное друг с другом. Все было какой-то единой цветовой гармонией – дьявольской гармонией (2, 25).[494]

Природа на Севере не безразлична, не равнодушна, она в сговоре с теми, кто послал нас сюда (1, 60);

Здоровый деревенский воздух они (арестанты. – С. Ф.) оставили за морем, здесь их окружал напитанный испарениями болот разреженный воздух тайги (…) ноги тонули в топком мхе, и редко за летний день ноги были сухими. Зимой все леденело. И горы, и реки, и болота зимой казались каким-то одним существом, зловещим и недружелюбным (1, 80);

Серый каменный берег, серые горы, серый дождь, серое небо, люди в серой рваной одежде – все было мягкое, очень согласное друг с другом. Все было какой-то единой цветовой гармонией – дьявольской гармонией (2, 25).[494]

Даже в моменты своего пробуждения колымская природа пугающе фантастична: «грибы-великаны, будто взращенные модным гидропонным способом, цветы без запаха, птицы без весеннего пения, весна без дождей».[495]