К числу таких благих последствий несчастливой ситуации относится и вышедший в этом году трудами А. В. Репникова[560] сборник избранных работ В. В. Шульгина – тех, которые ранее не публиковались повторно и потому оказались по ходу времени и обстоятельств труднодоступны даже для специалистов.
Собственно, стремлением сделать доступными заинтересованным читателям, как специалистам, так и просто любопытствующим, такого рода тексты и определялась стратегия составителя: в книгу вошли весьма разнородные работы, начиная с избранных выступлений в Государственной думе[561], отдельных статей редактируемого им (вслед за отцом, В. Я. Шульгиным, и отчимом, Д. И. Пихно) «Киевлянина» 1917–1918 гг. и нескольких брошюр на различные темы, выпущенных им с 1918 по 1939 г.
Благодаря обстоятельствам жизни Шульгин занял в отечественном историческом сознании место, пожалуй, несколько большее, чем масштаб его собственного политического и литературного творчества. Из очевидных причин здесь и его литературный дар[562], и то, что именно он сам нередко становился центральным персонажем или «политико-лирическим наблюдателем» в своих текстах – но и, помимо значительного мемуарного и публицистического наследия, это огромная, почти столетняя жизнь (родившись в 1878 г., он умер в 1976 г.), значительная часть которой прошла в Советском Союзе – сначала в качестве заключенного, а затем, с 1956 г., в не совсем ясном статусе лица, не имеющего советского гражданства – невероятного обломка Императорской России, ставшего гостем XXII съезда КПСС, единственного подлинного, среди дурного актерства и режиссерства, участника фильма «Перед судом истории», жителя провинциального Владимира, к которому тянулось паломничество советских интеллигентов, иногда готовых обличать от имени новообретенного монархизма за сыгранную Шульгиным роль в отречении Николая II. В том числе и благодаря этому его тексты о русской революции, Гражданской войне, эмигрантский взгляд на Советский Союз (как затем оказалось – внимательно отцензурированный ГПУ) – «Дни», «1920», «Три столицы» – выходят одними из первых, массовыми тиражами, становясь одним из ключевых, привычных элементов рассуждений о переломе 1910– 1920-х гг., длящихся по сей день, когда сам первоисточник нередко оказывается подзабыт.
У книг есть своя судьба – и случайность здесь другое имя справедливости. Переизданные ныне брошюры – «Аншлусс и мы!» 1938 г., экстравагантно объединяющая реакцию на аншлюс Австрии и русско-украинский спор, «Нечто фантастическое» 1922 г. – фантазия на тему «если б я был королем», завершающая сознанием: «я понял все…