Передо мною лежал ворох исписанной бумаги.
Ах, Боже мой!..
И все то, что мне казалось кипучей подготовительной деятельностью, все то, что было для меня реальностью, великим государственным делом, начавшимся облекаться в плоть и кровь, – все оказалось…
…бредом разгоряченного ума, стопой исписанных листов…» (стр. 317) – все это и для самого Шульгина тексты «второго порядка», еще одна часть его многочисленной публицистики – ведь у всякого много пишущего автора есть масса проходного, необязательного, очередного напоминания о своих излюбленных идеях (уже нашедших свое ясное изложение – или тех, которые найдут его в дальнейшем). Но то, что для широкой публики может не иметь особенного интереса – как не относятся, за редчайшими исключениями, к массовому чтению черновики самого известного романиста или переписка философа – то обладает большой ценностью для истории мысли. Ведь почти вся интеллектуальная продукция русской эмиграции – чистые «опыты мысли», не имеющие никаких шансов на практическое воплощение (хотя для самого Шульгина в первой половине 1920-х все было иначе – он жил надеждой на РОВС, вновь занимался конспиративной работой и т. д. – вплоть до «операции “Трест”», помимо других последствий лишившей Шульгина веры в свои силы и в право распоряжаться судьбами других людей).
Тем любопытнее настойчивое возвращение к осмыслению фигуры Столыпина, которая в 1920-е– 1930-е гг. меняет свой ракурс – он теперь для Шульгина не только большой государственный деятель, последняя надежда Старой России, но и нераспознанный современниками предвестник нового. В 1929 г. в одной из лучших по ясности и отчетливости изложения своих работ, «Что нам в них не нравится…», Шульгин писал:
«Ныне мы живем в век фашизма. Сейчас Государь, который хотел бы выполнить царево служение былых времен (т. е. выловить из народа все творческое, отринув все разрушительное), должен быть персонально на высоте своего положения. Если же этого нет, то рядом с ним становится вождь, который, по существу, исполняет царские функции»[563].
«Ныне мы живем в век фашизма. Сейчас Государь, который хотел бы выполнить царево служение былых времен (т. е. выловить из народа все творческое, отринув все разрушительное), должен быть
О ситуации 1905 г. и своем понимании происходящего Шульгин рассуждал так: «В ту пору еще не было ясно, что самая эта организация одряхлела, устала, требует какой-то существенной модификации. Казалось, что все еще прекрасно и во всяком случае может действовать. Никому в голову не приходило, что пора чистый монархизм менять на “фашизм”, т. е. рядом с монархом поставить “вождя”, который восполнял бы “случайности рождения” (выражение Ключевского)»[564].