Манна взяла мою чашку и начала описывать, что видит: «Я вижу птицу… вроде петуха, значит, хорошие новости; кажется, вы будете им очень рады. Вижу дорогу, хорошо освещенную. Вы делаете первый шаг. В вашей голове сотни мыслей одновременно. Две дороги: одна узкая и темная; другая – широкая и залитая светом. Вы можете ступить на любую из них; выбор за вами. Вижу ключ; проблеме найдется решение. Денег не вижу. Вижу маленький корабль, стоящий в гавани; он еще не отплыл».

25

25

Может, это свойство всех волшебников – пробуждать в нас магические способности, выявлять скрытые возможности и потенциал, о существовании которых мы сами не подозревали? Вот он сидит на стуле, который я придумываю в процессе. Я пишу, и стул рождается на бумаге: стул из грецкого ореха с коричневой подушкой, немного неудобный, на таком не уснешь. Я вижу этот стул, но он на нем не сидит; сижу я. Волшебник сидит на диване с такими же коричневыми подушками, хотя те, пожалуй, помягче, чем на стуле; волшебник кажется более расслабленным, чем я; это его диван. Он сидит на нем, как всегда, посередине, оставив свободное место справа и слева. На спинку дивана он не откидывается, а сидит прямо, сложив руки на коленях; его узкое лицо все внимание.

Прежде чем он заговорит, пусть пойдет на кухню, ведь он очень гостеприимен и не может допустить, чтобы я сидела у него так долго и не выпила кофе или чаю или не съела мороженого. Сегодня пусть будет чай; он приносит его в двух разных чашках – себе коричневую, мне зеленую. О его изящная аристократичная бедность, его футболки, вечные его шоколадные конфеты. Пока он на кухне, я помолчу и поразмышляю о тщательной продуманности его ритуалов: газету он читает всегда в одно и то же время после завтрака, утром и вечером идет на прогулку, трубку снимает после второго звонка. Меня охватывает внезапная нежность к волшебнику: он кажется нам таким сильным, но насколько же хрупка его жизнь.

Он приносит две чашки, а я говорю: знаете, у меня такое чувство, что вся моя жизнь состоит из отъездов. Он вскидывает брови, ставит чашки на стол и смотрит на меня так, будто ждал увидеть царевну, а увидел лягушку. Мы смеемся. Он говорит, по-прежнему стоя, – в этих четырех стенах можете нести любую ерунду, я ваш друг, я все вам прощу, но не вздумайте написать это в своей книге. Но это правда, возражаю я. Леди-профессор, отвечает он, нам не правда нужна, а вымысел, и как хороший писатель вы, конечно, можете добавить немного правды, но свои истинные чувства, прошу, оставьте при себе.

Он идет на кухню и что-то ищет в холодильнике. Возвращается и приносит пять шоколадных конфет на маленьком блюдечке. Садится напротив почти на краешек дивана. Боюсь, у нас все кончилось. Остались только эти пять конфет.