Я ее помнила. И помнила спор из-за «Грозового перевала», ведь именно в тот день Рухи оторвалась от своей подруги, с которой они всегда ходили парой, и проследовала за мной, когда я вышла в коридор. Она почти затолкала меня в угол, набросилась на меня и, брызжа слюной, высказала свое неодобрение безнравственностью Кэтрин и Хитклиффа. Она говорила с таким пылом, что я оторопела. О чем речь?

Я не собиралась опять устраивать суд над книгой. Я сказала, что безнравственно другое – рассуждать о великом романе в таком ключе. Герои романа не должны быть проводниками строгих нравственных императивов, а читаем мы не для того, чтобы поупражняться в цензуре. Она стала говорить что-то про других профессоров, про их деликатность – мол, они вычеркивают даже слово «вино» из программных произведений, чтобы не оскорбить чувства студентов-мусульман. Да уж, подумала я; поэтому с другими профессорами вы и не проходите ничего, кроме «Жемчужины» Стейнбека. Я сказала, что она может не ходить на мои занятия; может донести на меня вышестоящему руководству, но я преподаю так, это мой метод, и я буду продолжать преподавать, как меня учили. Я оставила ее в темном углу очень длинного коридора. Хотя потом мы еще не раз виделись, для меня она осталась там навсегда. А теперь явилась ко мне снова и напомнила о себе.

Она возражала и против «Дейзи Миллер»: Дейзи казалась ей не просто безнравственной, а еще и глупой и «неблагоразумной». Но несмотря на наши разногласия и ее очевидное неодобрение моей программы, в следующем году она снова записалась ко мне на курс. Ходили слухи, что у нее роман с большой шишкой в Мусульманской студенческой ассоциации. Нассрин была главным поставщиком этих слухов и вечно пыталась доказать, насколько лицемерны «эти люди».

Теперь Рухи заявляла, что скучает по университету. Мол, раньше ей казалось, что она скучать не будет; только потом она поняла, как не хватает ей наших занятий. Она скучала по фильмам, которые мы смотрели, по нашим дискуссиям. Помните ваше общество «дорогая Джейн»? Я удивилась – как она о нем узнала? Ведь это была наша с девочками тайна, о ней никто не знал, кроме меня и нескольких студенток. А она, оказывается, всегда хотела попасть в это общество. Думала, мы там веселимся. Мне очень нравилась Джейн Остин – знали бы вы, сколько наших девочек обожали Дарси! Я ответила: вот уж не знала, что вам в вашей группе разрешалось иметь сердце. Верьте или нет, ответила она, мы влюблялись постоянно.

Закончив университет, она пыталась учить арабский, перевела с персидского на английский несколько рассказов и стихов – чисто для себя, добавила она. Точнее, она сказала «для моего сердца» – в персидском есть такое выражение. Помолчав, она добавила: а потом я вышла замуж, теперь у меня дочка. Мне стало любопытно, вышла ли она за того самого человека, о котором говорила Нассрин; я не помнила о нем ничего хорошего.