Терешин застенчиво улыбнулся:

— В отца?.. Отец что!

Мы пожали на прощанье Терешину руку — железную руку с буграми мозолей и горячими пальцами.

Трофим Егорович

На шахту Капитальная № 2 мы поехали с Трофимом Егоровичем Авакумовым. Дрезина привезла нас на шахту через горную тайгу, запорошенную снегом. Вчера здесь прошлась метель.

На железнодорожных путях нас встретил завшахтой — человек в ватной спецовке, кубанской шапке, с белым лицом, белыми, совершенно не видными бровями и светло-голубыми глазами. Глаза были под стать всему лицу и, если бы находились на лице смуглом, были бы, пожалуй, красивы, а здесь ничего не добавляли к общей бесцветности.

— Как дела?— спросил его Трофим Егорович, здороваясь с ходу.

— Дух боевой, Трофим Егорыч,— ответил тот, подгоняя быстрый шаг Авакумова.

— А добыча?

— Не выполняем плана, Трофим Егорыч.

— Тогда на кой черт мне ваш дух! Углекислоту выделяете?

— Пожалуй, что так,— завшахтой смущенно засмеялся.

На лице его я уловил тревогу. К тому же я не понял, знает ли он лично Авакумова или нет. Казалось, что лично не знает, но наслышан много, да и отношение к нему Авакумова было, как к незнакомому.

— Где у тебя грузят уголь, боевой дух?

— Берем сейчас с отвалов.

— А с чего же брать, раз добычи не даете?

Трехтонный скрепер ползал по угольному отвалу и тащил мелкий, смерзшийся уголь к бункеру, прикрытому решеткой. Оттуда уголь транспортировался вверх по лифту и поступал затем в американские полувагоны и хопперы. Производительность скрепера не соответствовала производительности лифта, и потому скрепер, этот огромный зубатый ковш, работал с перерывами.

— Хороший работник, но плохо используют,— заметил я.