1. Происходит подмена задач правоохранительной и воспитательной работы; вместо борьбы с реальной преступностью во главу угла ставится противодействие некоему «движению АУЕ».

Борьба с преступностью велась всегда, в том числе с криминальной деятельностью несовершеннолетних. Судя по общему снижению уровня преступности в последние десятилетия, она велась довольно успешно. Предметом борьбы были конкретные проявления криминала: хулиганство, кражи, уличный разбой, торговля наркотиками, буллинг в учебных заведениях и т. д. Работа велась и в отношении конкретных молодых людей, склонных к криминалу, и в отношении потенциально опасных сообществ, например уличных группировок. В настоящее время предлагается вести борьбу не с конкретной преступностью, а с неким «движением АУЕ». Что это за движение — неизвестно, но предполагается, что оно есть, и именно оно является источником опасности для общества.

В то же время нет данных, позволяющих уверенно утверждать, что «движение АУЕ» существует как организация. Об этой «организации» неизвестно ничего. Надеюсь, мне удалось показать в книге, что нет и косвенных данных, указывавших на существование сколь-либо крупной криминальной структуры, объединенной брендом АУЕ.

Все опрошенные мной эксперты выражают несогласие с решением Верховного Суда РФ от 17 августа 2020 года, говорящем об АУЕ как о «молодежном движении экстремистской направленности», «хорошо структурированной и управляемой организации». «Нет, самого движения структурированного и организованного какими-то лицами нет, честно вам скажу. Есть подростковая увлеченность» [эксперт 2]. «Это не организация, это не движение, не сообщество, не банда, не формирование. Это субкультура. Очень привлекательная субкультура, не более того. И если государство создало все условия для того, чтобы эта субкультура была привлекательной, что ж, живи в этих условиях» [эксперт 3].

В книге приведены примеры того, как представители властей, компетентные специалисты на вопросы о «движении АУЕ» отвечают: нет никакого «движения», есть преступность. Такие сдержанные оценки часто воспринимаются журналистами и чиновниками как замалчивание и укрывательство. Но если вчитаться в строки интервью, можно увидеть, что замалчивания нет: сам факт преступности не отрицается, подвергается сомнению только его институциональный характер. Так, глава УМВД Забайкальского края Р. Деев «вновь напомнил, что, по его мнению, как такового движения АУЕ в Забайкалье не существует, так как нет определенного лидера. Явление, получившее название „АУЕ“, [он] назвал „сложившимся образом жизни определенной категории лиц“. Далее полицейский чиновник пояснил свой подход на личном опыте из детства: „Все мы были молодыми, все мы учились в школе. Я, например, помню: у нас приходили, то же самое, по 10 копеек местные ребятки, более взрослые, трясли у нас. Но мы же не называли это АУЕ. Приходили те же судимые, которые возвращались из мест лишения свободы, видели, что мы, например, собрались во дворе, 15-летние подростки. Они садились к нам, и начинали все это рассказывать, как там хорошо, как они между собой дружат, помогают друг другу. Все это происходило, но никто это движением не называл“»[698]. Приведу также высказывание А. Г. Чулкова — по состоянию на 2016 год и. о. директора центра помощи детям, оказавшимся без попечения родителей (Чита): «Криминал есть, но его кто-то назвал АУЕ. Криминал есть, где в России нет криминала»[699]. Подобные высказывания людей, знакомых со средой «ауешников» вплотную, встречаются часто: они признают наличие криминализированной среды, но не признают наличия «движения АУЕ» как организации.