Впервые в своей жизни этот старый кремлевский волк решил сам создать “короля" и справился с возложенными им на самого себя обязанностями превосходно. Он и не скрывал, что в этом заговоре был на стороне Горбачева: именно Громыко произнес на пленуме ЦК особого рода речь, импровизированную, страстную, с личными и полемическими обертонами. С кем он спорил? Кого убеждал? Кого необходимо было убеждать на этом пленуме в правильности сделанного лично Громыко выбора, потому что если Горбачева кто и выбирал руководителем страны, то единолично сам Громыко, который придавил любые возражения своим авторитетом кремлевского старожила.

Ведь он был человеком, который участвовал еще в Ялтинской конференции вместе со Сталиным, Рузвельтом и Черчиллем, и единственным из ее исторических участников, который остался в живых и продолжал стоять на политической вахте, вот уже почти три десятилетия руководя иностранной политикой советской империи. Карьера Громыко началась в тридцатые годы, и он быстро пошел вверх благодаря тому, что во время гигантских партийных чисток Сталин уничтожил заодно и всю ленинскую школу новой советской дипломатии, заменив ее своей, сталинской, верным учеником которой Громыко всегда оставался — в хрущевские времена тайным, а потом все более и более открытым. Вплоть до того, что летом 1984 года именно Громыко был инициатором политической реабилитации своего бывшего шефа 94-летнего Молотова, одного из главных соратников Сталина в его кровавых преступлениях.

Но одно дело восстановить в партии старого и уже безвредного преступника, хотя это и было воспринято в Советском Союзе как еще один знак возвращения сталинской эпохи, а другое — одним силовым, волюнтаристским актом посадить на кремлевский престол нового вождя, взяв на себя личную ответственность за его выбор.

Чем этот выбор был продиктован? Заботой о будущем империи? Представлением о том, каким должен быть советский вождь? Либо поставив на Горбачева — а будем помнить, что выбор у Громыко был невелик — он руководствовался больше личными интересами и брал реванш за былые унижения (особенно при Хрущеве, который его в грош не ставил) и обеспечивал себе с помощью послушного и благодарного протеже спокойную и почетную старость? Не исключено, что, помимо других, Громыко в своей апологии Горбачева убеждал и самого себя в правильности сделанного им выбора.

Не станем пересказывать все эпитеты, которыми Громыко украсил свой панегирик Горбачеву, но укажем зато на страстный личный характер этого представления — Громыко постоянно ссылался на свой собственный опыт: “Я могу лично подтвердить это", “Благодаря моим обязанностям, мне это виднее, чем другим товарищам" и т. д. А так как обязанности Громыко в течение всей его долгой карьеры были ограничены иностранными делами (и его товарищи по партии даже предъявляли ему претензии, что в его речах недостаточно идеологии), то критерии, которые он выставил в качестве главных при выборе Генерального секретаря, тоже были связаны с международными отношениями. И это было удивительно по двум причинам: во-первых, так было в истории партии впервые, во-вторых, международными критериями оценивался деятель, который большую часть своей жизни провел в своем родном краю, занимаясь сельским хозяйством, и весь его международный опыт сводился к нескольким — скорее развлекательным, чем деловым — поездкам за границу в самые последние годы.