Впрочем, как антисионисты, так и Новые левые не относились к числу тех, кто подвергал крайний сионистский уклон американского еврейства наиболее резкой критике. Таковыми были скорее утонченные еврейские интеллектуалы, безусловно преданные идее благополучия Израиля, но высказывавшие сомнения относительно того, должно ли государство испытывать на прочность перспективы американской еврейской общинной жизни. В числе этих критиков были Яаков Петуховский, реформистский раввин, и Яаков Агус, консервативный раввин, оба — выдающиеся знатоки иудаизма, которые отвергали мысль о том, что убежденная поддержка Израиля и забота о его благосостоянии могут стать обоснованием содержательной еврейской жизни в диаспоре. Как отмечал Петуховский, потенциальная опасность сионизма для американского иудаизма заключалась в том, что он начал играть роль некой суррогатной религии. Действительно, сионистские идеи процветали именно потому, что классическая религия, которой он пришел на смену, была слабой и бесплодной — собственно говоря, она оказалась не в состоянии удовлетворить глубинные духовные потребности американского еврейства. Яаков Нойзнер, пользовавшийся всеобщим уважением профессор классического иудаизма, сформулировал это положение следующим образом: “Государство Израиль зависит от определенных обстоятельств, оно полезно и служит важным целям. Народ Израиля ни от чего не зависит, он абсолютен, безусловен и он более чем просто полезен. Государство — это средство для достижения цели. Цель определяется еврейским народом” — живущим как в диаспоре, так и в Израиле.

Петуховскому, Агусу и Нойзнеру не потребовалось много времени, чтобы опровергнуть заявление Бен-Гуриона относительно того, что американские евреи, да и любая другая свободная община диаспоры, якобы живут “в изгнании”. Они обнаружили изъян даже в словах Пинскера, утверждавшего, что еврейское государство “нормализует” еврейскую жизнь в диаспоре. Израиль, несомненно, еще не выполнил эту функцию в Соединенных Штатах — ни в экономическом плане, ни в религиозном. Более того, в некотором смысле Израиль скорее даже отчасти способствовал подрыву еврейской жизни в США. Американские евреи вынуждены были занять позицию безоговорочной поддержки Израиля — притом что евреям традиционно не по душе национализм и всяческого рода ура-патриотизм. А разве Израиль совершал некую “миссию” ради евреев диаспоры, спрашивали критики? Разве он исполнял роль пророка социальной справедливости в отношении своего собственного населения? А как Израиль относился к своим меньшинствам? В какой степени соображения этики и морали оказывали влияние на высшие круги израильских ортодоксов? Или на национальную политическую и деловую элиту? Ответы на все эти вопросы вряд ли можно было назвать обнадеживающими.