Все эти опасения и критические замечания были отнюдь не безосновательными, и израильтяне — во всяком случае, немалая часть — приняли их к сведению. Ликуд и Национальная религиозная партия провели 2 сентября масштабную демонстрацию против соглашения. Порядка 25 тыс. человек выразили свое негодование, пройдя мимо кнесета и канцелярии премьер-министра, — столь массового выражения протеста не бывало со времен демаршей, связанных с немецкими репарациями 23 года тому назад. Впрочем, как и в те времена, ни масштабы протеста, ни накаленная обстановка отнюдь не соответствовали настроениям в народе. Соглашение было поставлено на голосование в кнесете 3 сентября и одобрено неожиданным большинством голосов — семьдесят против сорока трех. К этому времени стало очевидно, что желание большинства израильтян пойти на известный риск ради мира значительно более велико, чем могли себе представить израильские “ястребы”.

Опасность не миновала…

Опасность не миновала…

Израиль принес в жертву немалую часть территорий в обмен на “некоторую долю мира”, но по-прежнему оставался без ответа вопрос: способны ли эта и все последующие уступки побудить арабов согласиться на заключение, в том или ином виде, формального мирного договора. Даже сторонники Рабина не в состоянии были обнаружить убедительные доказательства того, что Египет или другие арабские страны всерьез заинтересованы в том, чтобы прекратить состояние войны. Похоже, что и сам Садат развеял все иллюзии на этот счет, когда в своем интервью корреспонденту газеты “Монд” от 22 января 1974 г. он подчеркнул, что “мне нечего предложить” за возвращение оккупированных территорий. И далее он добавил: “Я оставляю следующему поколению проблемы, связанные с принятием решения относительно того, возможно ли не только сосуществовать с еврейским государством, но и сотрудничать с ним”. Можно ли вообще говорить о мире, задавал он риторический вопрос, “пока еще не решена палестинская проблема”? Высказывания египетского президента свидетельствовали о том, что он следовал классической исламской доктрине, основанной на идее джихада, предусматривающей если не постоянное ведение военных действий, то, во всяком случае, непрекращающееся состояние войны. Возможным представлялось прекращение огня и даже перемирие, но только не подлинный мир. В сущности, слова Садата очень точно отражали настроения, превалировавшие в его стране. Американская журналистка Джоан Петерс взяла интервью у многих египетских политических деятелей и людей интеллигентного труда в период после окончания Войны Судного дня и на протяжении 1974 г.; подводя итоги, она писала в журнале “Комментэри”: