Сам Горький, как известно, относился к себе очень строго как к драматургу. В этом отношении он шел за дореволюционной критикой, отказывая своим произведениям для театра в сценичности. Эта точка зрения продержалась до недавнего времени, хотя, казалось бы, тридцатилетняя жизнь «На дне» в Московском Художественном театре должна была служить очевидным опровержением этого взгляда.

«Егор Булычов» заставил пересмотреть вопрос о Горьком как драматурге. Написанная в обычных для Горького приемах, эта пьеса, поставленная на сцене Вахтанговского театра, поразила не только глубиной мысли и блестящей литературной формой. Она оказалась необычайно театральной, насыщенной драматизмом и полной внутреннего движения.

Горький-драматург был открыт заново. После «Булычова» театры обратились к его старым драмам. И, странная вещь, — эти давно написанные пьесы открылись с новой стороны. Драматургия Горького оказалась не только высокой литературой, но и высоким театром, притом театром самобытным, имеющим свои резкие, отличительные черты, свою поэтику.

В драматургии Горький считался раньше подражателем Чехова. Даже такой тонкий критик, как В. Боровский, видел в Горьком-драматурге чеховского эпигона. Сейчас ясна несостоятельность и этой точки зрения. Взяв у Чехова его мастерство детальной психологической разработки человеческих образов и приемы композиции драмы, Горький использовал их по-своему. В свои пьесы он вносит гнев и беспощадность непримиримого художника-революционера. Горький раскрывает внутренний мир своих персонажей не для того, чтобы оправдать их и в каждом найти живую человеческую душу, как это делал Чехов. Через своих персонажей Горький вскрывает социальную правду эпохи. В нем нет и тени лирического отношения к людям, которых он выводит на сцену. Его искусство мужественно.

«Сцены» Горького полны напряженного драматизма. Но это — драматизм не искусно построенной сценической интриги, а драматизм острых жизненных конфликтов и жестоких классовых схваток. Понятно, что такой драматизм казался несценичным старому театру. В произведениях Горького было слишком много жизненной правды, для того чтобы они могли уложиться в привычные рамки театральной стилизации, в формально-эстетические каноны дореволюционного театра.

Настоящая сила горьковских драм обнаружилась только за последние годы, когда советский театр пришел к ним, обогащенный новым идейным опытом, который ему дала революция, и новыми выразительными средствами в раскрытии социальной тематики. Только сейчас создается сценический язык для постановки пьес Горького. Чем дальше идет время, тем глубже оказывается заложенная в них мысль, тем ярче делаются характеры персонажей. Предреволюционная, эпоха запечатлена в них с превосходной, почти исчерпывающей полнотой. В многообразной галерее персонажей Горький дает основные социальные силы, которые предопределили развитие исторических событий в России первой четверти двадцатого века.