«Последние» — злая пьеса. В ней люди не размышляют о жизни, не задумываются над ней. Они цепляются за нее, стремясь только спасти самих себя по принципу: «Спасайся, кто может».

Эту сильную, острую драму, насыщенную внутренней тревогой, построенную на быстрых темпах, на перекрещивающихся конфликтах, драму, в которой отдельные персонажи вгрызаются друг другу в горло, театр поставил в лирических, заглушённых тонах. Как и в Театре Революции, в Аткарске спектакль идет на медленных темпах, с долгими паузами.

Раздвигается занавес. На сцене полутьма. Действующие лица начинают спектакль, тихими, приглушенными голосами рассказывая зрителям о своих сомнениях и страданиях. Они словно ведут диалог сами с собой. Неподвижно они стоят в разных углах комнаты и поочередно бросают реплики в темноту зрительного зала. Этот прием повторяется в спектакле не один раз. Правда, после этого на сцене зажигается полный свет и действующие лица начинают двигаться и разговаривать друг с другом в более живом темпе. И тем не менее эти сцены характеризуют стиль спектакля, определяют амплитуду его темпов, особенно в той части, где дается характеристика «положительным», страдающим персонажам пьесы. Эти персонажи слишком упорно ищут задушевных глубоких интонаций. Они слишком часто пытаются раскрыть перед зрителем свою тоскующую душу.

На самом же деле у героев «Последних» — как их дал Горький — гораздо больше тревоги, страха за себя, чем лирической тоски.

Может быть, сильнее всего непригодность такого подхода к горьковской драме сказалась на образе Софьи — жены Коломийцева. Актриса Харламова, играющая эту роль, вкладывает в исполнение много теплоты и обаяния. Но этот образ взят из пьесы другого драматурга. Софья у Харламовой оказывается нежной матерью, которая почувствовала пустоту своей прежней жизни, свою никчемность и пытается склеить семью из разбитых осколков.

Харламова слишком идеализирует свою героиню. У ее Софьи тонкое, одухотворенное лицо, большие думающие глаза. Ее движения и жесты по-матерински нежны, когда она говорит со своими детьми. В них слишком много привычной ласковости и внимания, едва ли свойственных горьковской Софье, только на склоне лет увидевшей своих детей глазами матери. Софья Харламовой по-настоящему страдает вместе с опозоренной Надей, она утешает ее со всей ласковостью, на которую только способен подлинно близкий человек.

Конечно, нельзя сделать Софью грубой и резкой — это будет неверно. Но придать ее облику, ее внешнему поведению некоторую угловатость, порывистость, показать в каких-то нюансах необычность для нее роли утешающей матери — необходимо, если исходить из горьковского замысла. Горький знал, что мучения и душевные колебания Софьи идут не от проснувшейся человечности, но от духовной слепоты и от внезапно родившегося ощущения непрочности коломийцевского семейного благополучия. Этим, и прежде всего этим, определяется ее отношение к самой Соколовой и к ее сыну-революционеру, арестованному Коломийцевым. В ней не нужно искать проснувшейся совести или стремления к более высоким моральным идеалам.