Отнюдь не положительным лицом является в пьесе и Яков Коломийцев, которого обычно театры изображают как сентиментального доброго дядюшку, полного душевной чистоты, своего рода совесть коломийцевской семьи. Правда, Горький не издевается над ним. Но в его тоне по отношению к Якову звучат временами ноты иронии: для Горького, как и для нас, Яков — прекраснодушный, но бесполезный человек.
Правда, в Аткарском театре Яков обрисован более резкими мужественными чертами, чем это было в Театре Революции. У него по крайней мере нет позы мученика, страдающего героя. Но все же актер Д. Царьков не нашел того тонкого акцента самолюбования и прекраснодушия, который сделал бы образ Якова таким, каким его видел драматург. Здесь не хватает очень немногого, как всегда в искусстве: может быть, какой-то едва уловимой торжественности тона в отдельных моментах роли или театрального жеста, введенного очень осторожно, но остающегося в памяти зрителя как существенная деталь для характеристики образа.
Актер же ведет эту роль только по напечатанному тексту, не вскрывая всех заложенных в нем нюансов и детальных психологических ходов.
Единственный герой драмы, которому Горький сочувствует, это «злая» Люба. Но в спектакле Аткарского театра, впрочем, как и в остальных театрах, Люба отходит на второй план как положительный персонаж именно потому, что другим действующим лицам театр придал чересчур много хороших душевных качеств.
Ровный по актерскому исполнению, выдержанный в одном стиле, спектакль этот не позволяет выделять отдельных исполнителей на особое место, как это можно было сделать по отношению к «Егору Булычову». Хотелось бы больше импозантности и внешней театральности придать образу самого Ивана Коломийцева. Актер Горлов его несколько снижает в «чине». Это не полицмейстер крупного губернского города, а скорее помощник пристава. Больше отчужденности и сдержанности нужно было дать Соколовой в ее разговоре с Софьей. Сейчас Соколова (арт. А. Царькова) хотя и взята в верном внешнем рисунке, но проявляет слишком много душевности в своем диалоге с женой полицмейстера.
Мы говорили здесь о деталях спектакля, о нюансах в исполнении и толковании ролей, об отдельных жестах и интонациях, которые следовало бы продумать более глубоко, чтобы найти точное решение образов горьковской драмы, такое же точное и окончательное, с каким создан щукинский Булычов. Этот «разговор по деталям» лучше иных торжественных слов говорит о высокой театральной культуре, которую начинает осваивать сейчас колхозный театр.