В рамках расследования дела ГКЧП мы не собирались проводить фундаментальную проверку расходования средств ЦК КПСС. Начни прокуратура такую ревизию — многие ответственные работники, полагаю, переполошились бы. Но прокуратуры на все не хватало, и проводить ревизию ради самой ревизии нам было не по силам. Тем более что тогда мы начали выделять следственные материалы в отдельное дело, которое журналисты окрестили — «золото партии». Посовещавшись, мы решили, что в случае необходимости, уже в рамках этого расследования, мы такую ревизию проведем, но тогда нам просто было не до того.

До момента трагической гибели Кручины к нему каких-либо вопросов прокуратура не имела. Он не значился в первом списке лиц, которых мы собирались допрашивать. В дальнейшем по истечении месяца, наверное, мы бы повстречались с Кручиной, но тогда таких намерений у нас не было.

Мы провели самую тщательную экспертизу исследования трупа Кручины, но каких-либо ядов или транквилизаторов в крови не обнаружили.

«Я боролся до конца»

«Я боролся до конца»

До 19 августа 1991 года судьба была весьма благосклонна к Сергею Федоровичу Ахромееву. Он остался жив, провоевав с 41-го по 45-й на самых смертоносных фронтах Великой Отечественной — Ленинградском, Сталинградском, Южном, 4-м Украинском. После войны уверенно одолел крутой подъем воинской карьеры до ее маршальского пика. И, выйдя в отставку, не затерялся в пенсионерской тени — остался у дел и на виду, заняв по просьбе президента Горбачева пост его советника.

Судьбе было угодно, чтобы жизненный путь маршала Ахромеева пролегал только вперед и вверх и закончился бы с почетом. Однако 19 августа, узнав о создании ГКЧП, Сергей Федорович прервал отпуск, который проводил с женой и внучкой в Сочи, и прилетел в Москву. Сменив цивильный костюм на маршальский мундир, он отправился на место своей службы, в Кремль. Встретившие его сотрудницы А. Гречанная, Т. Рыжова, Т. Шереметьева отметили, что Ахромеев в хорошем настроении, бодр, даже весел.

20 августа Рыжова по указанию Ахромеева печатала план мероприятий, связанных с введением чрезвычайного положения. В тот же день Ахромеев ездил в Министерство обороны. Вечером на вопрос Рыжовой — «Как дела?» — Сергей Федорович ответил: «Плохо» — и попросил принести ему раскладушку с бельем, поскольку хотел остаться ночевать в Кремле. На следующий день настроение его еще более ухудшилось. 22 августа Ахромеев направил личное письмо Горбачеву.

23 августа Сергей Федорович присутствовал на заседании Комитета Верховного Совета СССР по делам обороны и госбезопасности. Смирнова, стенографистка, рассказала следствию, что Ахромеев вел себя в этот день необычно: ранее он всегда выступал, был очень активен, а в этот раз все заседание просидел в одной позе, даже головы не повернул и не проронил ни единого слова.