Какое негативное влияние оказывает схватка сторон в состязательном процессе на свидетелей? На истцов? На жертв преступлений? На тех, кому приходится переживать свои страдания снова и снова в ходе беспощадных перекрестных допросов?

Опять-таки, хорошенько поразмыслив, я не думаю, что могу предложить какое-то решение. Дискомфорт можно хотя бы частично смягчить. Перекрестный допрос можно проводить – а чаще всего он так и проводится – спокойно и чутко, и многие адвокаты знают, что гораздо проще выявлять нестыковки и подрывать доверие, скрываясь за фасадом деликатности. Образ властного адвоката в парике, травящего заплаканного свидетеля, мало кому покажется привлекательным, так что я стараюсь его избегать сугубо из тактических соображений. Судьи все быстрее останавливают адвокатов, продолжающих вербально добивать свидетелей уже после того, как добились от них желаемого. Для свидетелей из самых уязвимых категорий придумываются все новые и новые способы защиты, как мы уже видели с вами ранее.

Вместе с тем никуда не деться от дел, в которых попросту нет иного выбора, кроме как строго и отчетливо сказать свидетелю: ты лжешь. И заставить его пережить каждую секунду описываемых событий заново, чтобы с холодным расчетом разорвать в клочья каждое сказанное им предложение, подводя к своей заключительной речи, в которой открыто взмолишься перед присяжными, чтобы не верили ни единому слову истца, так как он нагло лжет. Потому что когда ответчик дает такие указания – все это злостная клевета, – то ни система, ни уж тем более адвокат просто не могут исходить из предположения, что свидетель говорит правду. Если так поступать, если придерживаться принципов «операции “Мидлэнд”, то мы будем защищать Ников нашего мира, отправляя за решетку уорренов блэквеллов. Если бы адвокату в суде над Уорреном Блэквеллом дали хоть мельком взглянуть на подлежащие разглашению материалы, указывающие на склонность истца фантазировать, то он бы наверняка устроил в суде жесткий перекрестный допрос якобы безутешной «жертве». И это было бы, как мы знаем теперь, совершенно правильно и уместно.

Проблема, разумеется, в том, что невозможно заранее угадать, где обвинения истинны, а где мы имеем дело с очередной Сьюзан. Что дает нам на выбор два варианта: склоняться в пользу ответчика, что чревато риском ухода виновного от ответственности. Либо склоняться в пользу истца, рискуя упечь за решетку невиновного.

Для жертв, вынужденных проглотить оправдательный приговор своему обидчику, а затем наблюдать, как он безнаказанно покидает зал суда, слова Уильяма Блэкстоуна – лучше десяти виновным избежать наказания, чем страдать одному невиновному, – должно быть, кажутся каким-то банальным клише, с которым легко согласиться, когда тебе ни разу не доводилось становиться жертвой одного из этих десяти. Когда я разговариваю с плачущими истцами и их родными в зале суда после проигранного дела на стороне обвинения, мне кажется совершенно немыслимой идея, будто им может полегчать, если я напомню, что их боль равняется лишь десятой части боли ошибочно осужденного. Как можно количественно измерять справедливость?