Посвящается моему альтер-эго)

Гао Гуаньсюю было тридцать три года, и он думал, что знает о жизни все.

Когда ты единственный альфа-наследник огромной корпорации, то с детства как-то растешь в осознании собственной значимости и полной правоты своих мыслей и действий. Такое ужасное воспитание, прежде всего, подпитывала его мать своим обожанием к позднему и единственному отпрыску, мальчику-альфе. Это была настолько слепая любовь и всепринятие, что, даже если бы он подошел к постаменту Мао и нассал на него у всех на глазах, мать, наверное, назвала бы это “оригинальным перфомансом исторического масштаба”. С другой стороны - полное равнодушие отца, не принимающего участие в воспитании сына, и только бабушка - старая альфа, которая была главой их семьи, могла относиться к Гуаньсюю критически. Понятное дело, что ее он уважал больше всех.

Но даже бабушка (“Железная Ба”, или просто “Ба”, как звали ее в семье), не могла контролировать своего внука все время, поэтому его детство прошло во вседозволенности, юность была жгучей и бунтарской, пока распоясавшегося наследника не отправили учиться за границу, где он успел отпустить себя, глотнуть свободы, набить первые шишки, впервые влюбиться и впервые горько разочароваться, понять кое-что о ценности дружбы, принять себя и мир таким, какой он есть, и вернуться в Китай уже более-менее оформившимся молодым человеком, готовым принять из рук Ба бразды правления компанией.

К тридцати трем годам он успел нажить себе репутацию козла и бабника, меняющего женщин-омег как перчатки, в общении его считали самодовольным и надменным, в бизнесе - хитрым, изворотливым, расчетливым и грязным манипулятором. Все это было про него. И, одновременно, нет.

С одной стороны, он даже наслаждался своей не очень хорошей репутацией, бравировал этим, натягивал ее на себя как маску. С другой стороны, порой он сам считал себя испорченным, неуправляемым, непостоянным, недостойным чего-то большого и светлого, человеком с испорченной кармой. В его арсенале было много плохих историй, за которые он считал себя достойным гореть в аду. В какой-то степени он сам укорял себя больше остальных, ну, разумеется, кроме Ба, которая вообще заявляла:

“В следующей жизни ты станешь собакой, нерадивый Суньцзы (1) Гао!”

Да уж, бабушка умела найти с ним общий язык.

И, как любой человек, который попробовал в жизни почти все, он практически постоянно скучал. Ему отчаянно не хватало новизны в ощущениях, ничего уже не вызывало трепета и живого интереса, как в годы былой юности, мир, люди, события - все стало знакомым до тошноты. Он гнался за вкусом жизни в бесконечных оргиях, пьянках и развлечениях, но ничего не находил, разочарованно возвращаясь в свою реальность.