— В личном столе директора. Кроме меча Гриффиндора, разумеется. Оттуда их передали в министерство — Скримджеру.

Голос у зельевара был холоден и бесстрастен, но как–то Гарри понял, что нервы у того взвинчены до предела.

— Странно. Впрочем, надо идти до конца.

Гарри посмотрел на зрителей, потерявших дар речи, и повернул камень в своей ладони три раза…

…словно рябь прошла по кабинету. Раздались негромкие голоса и Поттера окружили неясные тени. Он прищурился и вдруг изумленно распахнул глаза.

Они не были ни призраками, ни живыми людьми из плоти и крови. Больше всего они напоминали Тома Риддла, вышедшего из дневника. Воспоминание, принявшее вещественный облик. Менее осязаемые, чем живые люди, но намного более реальные, чем призраки. И на каждом лице была самая любящая улыбка.

Джеймс оказался точно такого же роста, как Гарри. Он носил одежду, в которой умер, и его волосы были беспорядочны и взъерошены, а очки немного перекошены, как у мистера Уизли.

Сириус был высок и привлекателен, намного моложе, чем Гарри знал его в жизни. Он двигался с небрежной грацией — с руками в карманах и усмешкой на лице.

Люпин тоже выглядел моложе, и намного менее потрепанным, а его волосы были гуще и темнее. Он выглядел счастливым оттого, что вернулся в знакомые места, где было совершено столько юных проделок.

Улыбка Лили оказалась самой радостной из всех. Она отбросила назад свои длинные волосы, и ее зеленые глаза, так похожие на глаза Гарри, рассматривали его лицо с жадностью, будто у нее никогда больше не было бы возможности насмотреться на него.

— Ты был так храбр.

Он не мог говорить. Он наслаждался ее обликом, и думал, что хотел бы смотреть на нее вечно, и только этого было бы достаточно.

— Ты почти у цели, — сказал Джеймс.

— Очень близко. Мы… мы так гордимся тобой.

— Чего? — растерянно спросил Гарри.

— Умирать? Нисколько, — сказал Сириус, — быстрее и легче чем заснуть.

— И он захочет, чтобы это было быстро. Он хочет закончить все, — сказал Люпин.

— Вы о чем? — совсем потерялся Поттер.

— Мне тоже жаль, — сказал Люпин. — Жаль, что я никогда не узнаю своего сына… но он будет знать, почему я умер, и я надеюсь, что он поймет. Я пробовал создать мир, в котором он мог бы жить более счастливой жизнью.

Все замолчали, а потом ни к селу, ни к городу его отец вдруг произнес: