— Это еще почему? — вдруг рассердился в ответ Коулс. — Чем это я такой особенный?

— Был особенный! — Кэти уже просто кричала. — А теперь — такой же дуболом, как и все вы! Я всегда считала, что ты остался человеком, несмотря на все, что там с нами было! А ты…

— А что — я? — он успокоился так же неожиданно, как и вспылил. Почему-то было очень приятно слышать от нее, что она считала его особенным. — Я и остался. И потом — а что, Вик перестал быть человеком? Или Тео? Майкл? Они тоже дуболомы?

— Да уж, они, по крайней мере, не убивают! — все так же истерично выкрикнула она.

Пол понял. Шагнул к ней, стремительно поймал в объятия, прижал ее голову к своей груди, осторожно поглаживая коротко остриженные волосы.

— С чего ты взяла, что все так мрачно? Я никого не убил на Земле, еще ни одного происшествия не было, даже случайно, — он торопливо говорил, будто все-таки оправдывался, спеша все выложить, пока она не вывернулась из его рук, чтобы снова кричать и обливать его презрением. Очень важно, чтобы она поняла, поняла и снова сказала, что он — особенный. — Это спорт, понимаешь? Просто чуть более натуралистичный, чем бокс по голографии, вот и все. Я умею это делать лучше, чем многие другие, и чтобы быть первым, мне не нужно никого убивать. Понимаешь?

Вопреки его страхам, Кэти не вырывалась. Она дрожала, как от холода, но он знал, что это просто нервы, она кричала не столько на него, сколько просто потому, что не могла не кричать. Что же с ней тут было, кто ее так напугал, почему она так на все реагирует? — лихорадочно бежали мысли. Он успокаивающим тоном говорил что-то о Риме, о том, что Кессини хороший человек, насколько это возможно в той среде, что денег, которые он, Коулс, получает, вполне хватает на дом в самом чистом районе города, о том, как ему одиноко…

Кэти слушала, ловила каждое слово, и он чувствовал, как постепенно успокаивается дрожь напряженного тела, как она затихает, как расслабляется. Продолжая говорить, он увлек ее к креслу, опустился в него, продолжая удерживать в своих руках — так что девушке пришлось сесть к нему на колени, а ее голова оказалась на его плече.

— Прости, — вдруг перебила она его тихим и каким-то странным голосом, в котором больше не было нервного надрыва. Была усталость, облегчение и еще что-то, непонятное. — Прости, я не должна была так говорить. Но я очень устала. Неужели эта чертова планета никогда нас не отпустит, Пол?

Ее лицо совсем близко, такие странные глаза — тоскливые, безнадежные, и в то же время в глубине их прячется надежда, ожидание. Чего?