- Сейчас, - пробормотал он, все же сдержавшись, затем поморщился, дотрагиваясь до темнеющего кровоподтека на виске. – Сейчас иду.

- Вам надо отдохнуть...

- Мы должны уйти как можно дальше, - он взял у меня протянутую фляжку с водой. – Нельзя останавливаться.

Кое-как он поднялся на ноги, шатаясь, и мы двинулись вперед уже шагом, настолько быстрым, насколько могли. Но вот хозяину показалось, что сзади слышны голоса, и он вновь приказал прибавить скорости.

На пути возник небольшой овраг, и, не разглядев его в наступивших сумерках, я кубарем полетел вниз, громко вскрикнув. Маура наверху чертыхнулся.

- Ты в порядке? – тяжело дыша, спросил он.

- Да... кажется, да, господин, - ответил я, тоже с трудом переводя дыхание и ощупывая себя.

По счастью, овраг оказался совсем неглубоким, и на дне его не было ничего острого. Скользя по насыпи, Маура спустился ко мне и сел рядом.

- Все. На сегодня все, - сказал он, закрыв глаза и прислонившись к песчаному откосу, и я вздохнул с облегчением.

Он так и заснул сидя, не говоря больше ни слова, и я не посмел его тревожить, лишь достав из своего мешка оставшееся одеяло и осторожно накрыв его.

Сам я не мог позволить себе заснуть, хотя все тело ныло и глаза слипались. Кто-то должен был оставаться на страже. Хотя шансов справиться с нападением точно не было, удрученно подумал я. Хозяин, полуживой от тюремных пыток, и я, так и не научившийся драться, а тем более, против целой вооруженной роты. Сторожить бессмысленно, говорил мне внутренний голос; и все же мне удавалось бороться со сном почти до рассвета, пока веки сами собой не смежились против моей воли.

* * *

Ранним утром, пока хозяин еще не проснулся, я сидел рядом, то оглядывая плоские холмы слева, то вновь возвращаясь взглядом к его усталому лицу. Он спал тихо, не двигаясь и не разговаривая во сне, что было скорее исключением, чем правилом. Наклонившись ближе, я поправил сползшее дырявое одеяло.

Надетая на нем чужая коричневая туника из грубой кожи была порвана ниже ворота, открывая светлую безволосую грудь, слабо вздымавшуюся в такт дыханию.

Тогда, в Карнин-гуле, когда он принял решение, мое сердце защемило от тоски. Я так надеялся, что после своего неожиданного ранения и тех адских дней, проведенных на грани жизни и смерти, он не захочет ввязываться в это дело. Пусть он передаст это другим, думалось мне, а мы вернемся в Сузатт. Потому что мне, как и Калимаку, с лихвой хватило приключений, уже выпавших на нашу долю; и самое последнее, чего я хотел – это тащиться еще неведомо куда, особенно увидев, с какой странной безнадежностью смотрел на него Эль-Ронт.