Простыни и наволочки на кровати, где хозяин спал той ночью, были насквозь пропитаны по́том, и я сменил постельное белье, сильно пахнущее мокрым металлом.
Затем, выйдя из дома, я направился в сторону соседнего имения, где жила богатая семья, имевшая несколько коров.
Я громко постучал в дверь. Ждать пришлось долго; в конце концов внутри послышались грузные шаги, засов отодвинули, и мне открыла полная хозяйка средних лет, с растрепанными волосами, выбивающимися из-под грязно-серого платка. Она поглядела на меня, зевая во весь рот, и спросила недовольно:
- Че надо?
- Доброе утро... – начал я как можно вежливее. – Я молока хотел у вас попросить...
- Ты слуга в Лабин-нег? – спросила она резко, почесывая голову.
- Да, я... Меня хозяин послал, – соврал я на всякий случай.
- Ну вот пусть он сам и придет. Тогда поговорим, – заявила она, высокомерно задирая лицо с упитанными румяными щеками и уже собираясь захлопнуть дверь у меня перед носом.
Почувствовав прилив гнева, я уперся локтем в дверь, не давая ее закрыть, и воскликнул:
- Да не может он прийти!
Маленькие свиные глазки женщины остались равнодушными.
- Тогда и молока дать не могу, – отрезала она.
- Дай ему, мама... – послышался тонкий нерешительный голосок из-за широкой спины хозяйки. Девочка лет десяти стояла, еле удерживая на руках толстого хныкающего младенца и уставив на меня любопытные темные глазища.
Мать повернулась, отвешивая ей оплеуху со словами:
- Молчи, дура! Ты ли мне советовать будешь?
В отчаянии я развернулся и пошел домой, чтобы захватить мешочек с медными слитками для похода на рынок.
- Постой-ка! – вдруг крикнула она мне вслед, передумав. – Давай двор мне прибери. Мешки вон пустые валяются у сарая, весь мусор соберешь, потом печку нам затопишь. Мужик-то мой ленивый, пьет, шляется по деревне весь день, некому работу наладить. Рабов почти всех перебили эти разбойники проклятые... Вот ты и приступай. Получишь две крынки за это.
Я уже проклинал тот момент, когда решил обратиться к соседям, полагая, что молока у них в избытке и наивно рассчитывая на их щедрость, вместо того, чтобы просто купить его; но было уже поздно идти на попятную. Засучив рукава, я побрел к сараю за мешками.
- Живее, живее! – бросила хозяйка мне вслед привычным для нее командным тоном. – Ишь, тащится, что больная корова!