Как померла бабушка, так, — странно даже, — эти девчонки, под барашка кудрявого стриженные (мода была в конце 70-х) — взахлёб ревели. И примета, слышь, такая повелась, что у бабушки на могиле непременно надо фотографию своего парня, улыбающегося, на ночь оставить. Если скрючило, разъело фотку сыростью, черты лица исказило — внимательна будь! А если лежит фотография под ржавым памятником, как будто только что положенная — держись за этого человека, как чёрт за грешную душу! Надёжный, значит, парень, радуйся…

…и люби его крепко, как Валентинка своего Пашеньку.

Жизнь — штука короткая, где уж нам знать, как и что.

А тот альбом девчонки-соседки бабушке в гроб положили. Настояли на своём.

И то сказать, сколько я таких выброшенных альбомов видел… кому они нужны, кроме тех, кто умер?..

Пусть Валентина с собой этот альбом хранит.

А цветы, нет-нет, да под памятником — свежие — обнаруживаются.

И фотографии…

…

— Господи, что же они творят?! — простонала Ольга.

На экране телевизора Филон, только что выпустивший короткую очередь в многострадальный потолок коридора и ворвавшийся в тесную духоту студии с дымящимся стволом автомата, трясся от ненависти и орал:

— Козлы! Козлы! Козлы! Вы же говорили… вы же обещали! Москвич… он классный план… а вы?! Адвокатов предлагали?! Не пойду я обратно, не пойду, понял?! Я вас всех, я вас… я…

Ольга почувствовала острый укол где-то под сердцем. Ноги стали ватными… по спине поползла противная струйка пота…

— Тихо, Филон, не истери! — орал Кирилл.

Микрофон взвизгнул противным звуком обратной связи.