Будучи совсем старым и опытным я более работал по теоретической части. Это, наверное, самый любимый этап моей жизни. Потянулись спокойные для нас нулевые годы. Иногда меня вызывали в Кремль, где я отчитывался перед президентом и премьером. Денег на нас по-прежнему уходило немного. Это были времена, когда страна бурно радовалась экономическому подъёму, то есть высоким ценам на пресловутый баррель нефти, по Москве пилили миллиарды долларов так, что непричастным к этому процессу можно было неплохо жить и на одних опилках. И всем всё было хорошо. Тем паче, что мои связи среди больших физиков помогали привлекать те самые инвестиции, о которых так много тогда говорилось. Конечно, я был не один такой… весь в белом. Но оно так всегда и получается. Слово, например, Капицы, — Царство ему Небесное! — весило всё-таки за рубежом много больше, чем слова любого из олигарховой верхушки. У тех глаза косят и бегают, и знаменитые московские «понты» во все щели лезут. А наш брат, крупный учёный, сам по себе хорош. И вообще — штучная работа. Финансовым воротилой могут стать 15–20 % населения, а вот хорошим учёным — увы! — всего 3–5 %.

И чего это я расхвастался? Теперь-то всем на это наплевать.

Наверное, я просто ищу оправданий…

На семидесятилетие предложили мне в академики податься. Да-да, почти этими самыми словами. Но работа академика редко бывает академичной… хе-хе-хе!.. извиняюсь за неуклюжий каламбур. Это уже больше администратор, совмещенный с учителем. Короче, отказался я. В материальном смысле я и без того, как сыр в масле катался, а в политическом — не хотелось мне свои неуклонно убывающие силы тратить на вечную околоакадемическую возню.

Признаю — был в этом и особый шик. Можно было свысока смотреть на обитателей Рублёвки, Жуковки и прочих мест скопления нуворишей. Чувствуешь себя нагим Диогеном, к которому по жаре приплёлся потный Александр Македонский в сияющих доспехах. Посмотришь, бывало, через очки, насупив брови, и через губу буркнешь что-нибудь неодобрительное. Робели… робе-е-ели, бедолаги, — хе-хе! Просто, как первоклашки перед завучем. И не знали, что старый дед тоже сладко пожить любит. Только чуток на иной манер. Жорка как-то заметил, что мы с ним «строим из себя Ленина-Сталина». Мол, нарочито скромны в одежде и прочем, но зато обладаем всем, чего хотим. Корчим, дескать, из себя классический типаж кинематографа — старорусского учёного, а-ля «Депутат Балтики» или профессор Преображенский бессмертного Михаила Афанасьевича Булгакова.

Что тут скажешь… каюсь, было дело! И даже с удовольствием вспоминаю.