– Нам бы переночевать, – сообщил я, глядя как зевает Травченко, еще не отвыкший от

госпитального режима.

Горкомовец задумался, и спросил. – Сколько с вами человек?

– Со мной десять, предупреждаю сразу, нечего особого нам не надо, мы не из привередливых.

Партиец кивнул и сказал. – Во время оккупации, тут у немцев была комендатура и поэтому в одном из помещений располагалась караулка, поставлены кровати для солдат.

– Так пока и осталось, самим иногда, приходиться пользоваться.

– Годиться, – заключил я.

– В часиков, в семь-восемь утра, мы уедим.

– Так может тогда чайку, – предложил хозяин.

–И не только, – сказал я.

– Трофимыч, – крикнул секретарь горкома.

На зов появился дед который, открыл нам двери, когда наша компания заявилась на огонек.

Трофимыч быстро разжег кирогаз, и водрузил на него большой пузатый чайник.

За стол уселись вчетвером, сам хозяин и я со своими офицерами.

Прислуживал нам Павел. Трофимыча, отправили спать.

Рядовой состав во главе с сержантом, перекусывали в караулке, выставив перед этим часового. Павел вместе с нехитрой закуской достал бутылку водки, стаканы нашлись у однорукого горкомовца.

Где это вас? – Спросил я у него, намекая на культю, когда мы выпили по одной, и не спеша закусывали сварганенными Павлом бутербродами, в виде нарезанного хлеба и копченой колбасы. Секретарь поморщился, но все же ответил.

– Вторая ударная.

Я понял его , когда он после произнесенных слов замолчал, он больше нечего не скажет .

– Да тяжело там пришлось. Я не стал говорить, не о командарме Власове, не о его сдаче в плен, и предательстве, которое страшным пятном, легло на всех кем он командовал,