Из гондолы я выскочил на Пьяцца д'Эсмеральда. Здесь стояла ужасающая жара. Пот лился с меня ручьями, и вместе с тем меня словно бы схватила какая-то трясучка. Есть ли здесь люди? Таковые были. Только все засели в неглубокой тени стен, откосов и ниш — все какие-то замученные, безжизненные. Конечно, все можно было бы объяснить зноем. Но как только все меня заметили, тут же сделались шустрыми, словно бы им кто иголку в задницу сунул. Два юных кавалера схватили рапиры и устроили дуэль. Щёголь в венецианском костюме, с оживлением размахивая шляпой, начал дискуссию с дамой, обмахивающейся платочком. Носильщики с темными лицами приступили к загрузке барки. Жонглер, за выступлением которого никто, кроме меня, не следил, начал перебрасывать мячики. А вот герольд взялся читать объявления, непонятно почему, но со средины.

— А ведь верно говорит, — комментировали слушающие его горожанки.

— Прошу прощения, синьора, а о чем этот декрет? — спросил я одну из них, у которой прямо на моих глазах на лице вылезла рожа, и под носом просеялись усики.

— А ведь верно говорит, — повторили все три.

Разозлившись, я выкрикнул:

— Ну вы и дуры, настоящие задницы коровьи!

— А ведь верно говорит, — повторили они с той же интонацией.

Я сунул руку в корзину одной из них, наполненную дородными, багровыми словно царский пурпур яблоками, схватил самое зрелое и попытался сунуть себе в рот. Яблоко расплылось в руке.

— В школу возвращайся, в школу, — раздался голос отца Филиппо. Иезуит неожиданно вышел из тени Порта Салария, а за ним уже шли уже швейцаров с розгами.

— Не пойду, — сказал я, хватая рыбацкий багор, что стоял у стены траттории.

— Сын мой, как ты можешь, — вскричал падре, но остался на месте. На лицах двух абсолютно одинаковых швейцаров (у одного, правда, глаз начал заходить бельмом) появилось выражение непонимания. — А может, вернемся домой?

— Никуда я не пойду, пока не узнаю, что здесь разыгрывается?

— Что разыгрывается?… Не пойму я, что ты желаешь выразить этими странными словами.

— Почему все здесь выглядит, как будто понарошку?

Отец Филиппо пошатнулся, словно что-то попало моему наставнику прямо в сердце, а вместе с ним заколебались колокольни и громада замка, будто я видел их отраженными в кривом зеркале.

— Ты только сейчас это заметил, Альдо… То есть, я хотел сказать: Альфредо.

Я бросился бежать, а за мной начали со стен валиться зубцы со звездами.



Я сорвался с постели. Тихая ночь. Звенящие цикады, рядом со мной ровное, спокойное дыхание Моники.